Благословенное дитя
Шрифт:
Если как следует приглядеться, лицо Рагнара можно назвать довольно приятным. В Лондоне на него никто не обращал внимания. И в Нью-Йорке тоже. А здесь он явно не на своем месте. Он ненавидит Швецию. Ненавидит поганых социал-демократов и специалистов по социальным проблемам. Он смотрит на свое отражение. You talking to me? You talking to me? You talking to me? [4] В этой хижине им его не найти, а каникулы на Хаммарсё скоро кончатся. Еще немного — и они с матерью вернутся в Стокгольм, а там есть где спрятаться. В парках, в кинотеатрах, и еще на скамейке возле фонаря, на которой никто больше ни сидит и которую он поэтому считает своей. Когда-нибудь они сядут на эту скамейку вместе с Эрикой. Эрика живет в Осло. Однажды он поедет в Осло. Только вот в Норвегии
4
Ты со мной говоришь? (англ)
В Стокгольме у придурков другие имена — не Марион, Эмили, Фрида, Пэр, Фабиан и Олле, а другие. Не важно, как их зовут, — они все равно охотятся за ним. Рагнар корчит рожи. You talking to me?
Когда-то давно, много лет назад, когда они с Эрикой были еще незнакомы, его лучшим другом была Марион. Они даже влюбились друг в дружку. Восемь лет — и уже любовь. Теперь он почти забыл об этом, столько времени прошло.
— Не верю, — говорит Эрика, — ты и Марион?
Эрика часто приходит в хижину вместе с ним. Она приносит ванильные булочки и молоко из супермаркета, а порой даже немного вина, которое ей удалось стащить у Розы и Исака.
— Да, было дело. Мы гуляли по пляжу, держались за руки и говорили, что мы возлюбленные.
Эрика поворачивается к нему:
— Почему она ненавидит тебя?
Рагнар не отвечает. Ему больше хочется просто лежать на матрасе, и чтобы Эрика лежала рядом, а говорить ничего не хочется, во всяком случае — говорить про Марион и ее дружков. Пусть катятся к черту.
— Пусть катятся к черту, — говорит он.
Жить так ужасно тяжело. Считать дни до отъезда домой из Хаммарсё, домой, в Стокгольм, подальше от этих придурков. Так оно и есть — он считает, что придурки в Стокгольме, лучше, чем местные, на Хаммарсё. В Стокгольме нет Марион. То есть она там есть, но это другой Стокгольм, чужой. Они живут в двух разных Стокгольмах.
Как-то прошлой зимой он встретил Марион на улице Кунгсгатан, возле «Риголетто». Они тогда кивнули друг другу и поздоровались, как обычные знакомые. Похоже, она была простужена, поэтому напялила идиотскую шапку и пуховик, застегнутый до самого подбородка. Ее длинных темных волос видно не было. Даже под пыткой он не назвал бы Марион красивой, а в тот день на Кунгсгатан она и не выглядела красивой. Совершенно обычная девочка в идиотской шапке. В его Стокгольме живет Зубрилка, он уже взрослый. Зубрилка и Рагнар друзья. Как же тяжело! Рагнар считает дни до отъезда из Хаммарсё и в то же время прикидывает, сколько дней осталось до их расставания с Эрикой. В детстве он считал дни, оставшиеся до Рождества или дня рождения и даже до дня ангела (словно есть смысл праздновать имя «Рагнар»!), потому что мама всегда дарила ему подарки. Однако ни одному придурку в голову не придет считать дни до расставания с любимой. Рагнар больше не в силах считать, сколько дней осталось до дня рождения.
Рагнар с Эрикой родились в один день.
В этому году им исполнится по четырнадцать лет. Со дня их рождения надо отсчитать еще три дня до премьеры представления на Хаммарсё, а еще через шесть дней они с матерью вернутся в Стокгольм. Шесть дней. Это даже меньше недели. Шесть дней, что ни говори, это очень короткий срок.
Рагнар разглядывает собственное отражение в зеркале. Then who the hell else are you talking to? [5] Когда-нибудь он сделает операцию, и ему удалят со лба бородавку, тогда он приедет на Хаммарсё, и все рты поразевают от изумления. ЧЕРТ, НЕУЖЕЛИ ЭТО РАГНАР? — скажут они. Он не только избавится от этого паршивого нароста, он еще и возмужает и станет сильнее Пэра и всех остальных идиотов. Он схватит Марион за темные волосы и потащит ее за собой. Подмигнув отражению, он выставляет указательные пальцы, словно в обеих руках у него пистолеты. ДА, ЭТО Я, НЕ ВИДНО, ЧТО ЛИ?! ЭТО Я! ЭТО ИМЕННО Я!
5
Ну и с кем, черт возьми,
Платье голубое. У Молли есть и другие платья, но она надевает только голубое. Мать Молли уже стирала это платье в стиральной машине — много-много раз, — и от этого оно совсем полиняло. Когда Молли просыпается посреди ночи, то бежит в комнату матери. Забравшись на ее большую кровать, она прижимается к теплому материнскому телу и подлезает маме под руки.
Молли не может спать по ночам в собственной кровати, потому что в ее комнате в стене живет медведь.
Летом голубое платье стирает Роза. В ее постель приходить нельзя, потому что там спит Исак. Если Молли все же пытается тихонько проскользнуть сначала к Розе в комнату, а потом в постель, то Исак просыпается и рычит.
Только Лаура понимает ее страхи и выслушивает про медведя в стене.
— Ты можешь спать со мной, в моей постели, — предлагает Лаура.
Молли кивает и опускает глаза. У нее две сестры — Эрика и Лаура. Они сестры только летом.
— У меня ногти очень острые, как когти, я могу выцарапать этому медведю глаза, а еще у меня зубы, словно бритва, я укушу его за горло, так что кровь брызнет, — говорит Лаура.
Лаура не такая большая, округлая и мягкая, как мать. Наоборот — она худощавая и угловатая, точь-в-точь как кровать, на которой она спит. Кровать вовсе не рассчитана на двух девочек. Девочкам полагается лежать в отдельных комнатах, у каждой есть собственная кровать, где им и следует спокойно спать по ночам. Так говорит Роза. Когда Молли просыпается посреди ночи и начинает бояться медведя, то Лаура шепчет ей на ухо, что медведя она убьет, а потом сдерет с него шкуру. Шкуру она сдаст в магазин и получит за нее кучу денег, а делиться ими ни с кем не будет. Даже с Молли. Лаура хочет прикарманить все деньги.
— Но это же мой медведь… — говорит Молли.
— Да, но убью-то его я, — отвечает Лаура.
Из медвежьего мяса она собирается сварить суп, а потом угостить этим супом Исака. Он только такой и любит.
— Правда? — удивляется Молли.
На улице темно, ночи тянутся долго. Настенные часы в гостиной пробили три раза. Лаура велит Молли спать, но не разрешает прижиматься к руке. Говорит, ей так больно. Лаура поет Молли песню:
Крошка-крошка, не шуметь,На лугу сидит медведь.Но я ножницы возьму,И медведя я убью.Выстирав голубое платье, Роза вешает его на белую перекладину в сушильном шкафу, в комнате для стирки. С платья капает вода. В доме у матери Молли никакой комнаты для стирки нет. Такая комната есть только у Розы. Там Роза стирает носки, рубашки и брюки Исака, которые потом развешивает на белых перекладинах в сушильном шкафу. Иногда среди одежды Исака висит и голубое платье.
В комнату для стирки заходить нельзя. Открывать дверцу сушилки тоже нельзя. Еще нельзя забираться в сушилку после того, как окунешься в холодную морскую воду. Иначе можно умереть. Дверь, к примеру, может захлопнуться намертво. Однако как же чудесно, как тепло бывает, когда заберешься под влажные брюки Исака, затаишься там и греешься, а рядом сидит Лаура. Эрика же заходит в комнату для стирки лишь для того, чтобы ополоснуть в холодной воде свой купальник. В сушилку она не залезает. Для этого она уже слишком взрослая.
На двери сушилки Исак повесил записку: «Детям строго воспрещается пользоваться сушилкой после купания. Нарушитель будет безжалостно наказан!» Жирные буквы выведены красными чернилами, а внизу нарисован медведь с двумя развесистыми рогами на лбу.
Надпись на бумажке прочитала для Молли Лаура. Она говорит, что на рисунке вовсе не медведь, а дьявол.
Стоя возле раковины, Эрика полощет купальник. Она делает круглые глаза. Обычно ей не хочется играть с Лаурой и Молли. Иногда, занимаясь домашними делами или уезжая на материк, Роза просит одну из старших сестер приглядеть за Молли и дает ей за это пять крон. У Эрики вечно нет на это времени. Ей нужно встречаться с Марион или Рагнаром, или срочно бежать в магазин за мороженым, или что-нибудь еще. Вообще-то у Лауры тоже времени нет, но ей нужны деньги.