Благословенное дитя
Шрифт:
Молли рассматривает картинку и говорит, что это не дьявол, нет. Хотя она так говорит, не зная, как выглядит дьявол.
— Это медведь, — говорит Молли.
— Это дьявол, — говорит Лаура.
— Медведь, — говорит Молли.
— У медведей не бывает на голове рогов, — говорит Лаура, указывая на рога.
— Это не рога, это зубы, — говорит Молли.
— Ты что, не знаешь, что на лбу зубы не растут?
— Растут! — возражает Молли.
— У медведей — нет. Я сроду не видала медведя с зубами на лбу.
— А я видела! — злится Молли.
Схватив Лауру за руку, Эрика велит ей прекратить.
Эрика пожимает плечами.
Лаура еще раз показывает на рисунок и говорит Молли:
— Это дьявол с рогами.
— Это зубы! Зубы! — кричит Молли.
Усевшись на пол, она принимается бить кулачками по шкафу.
Эрика выжимает купальник и выходит.
— Я знаю папу получше, чем ты. Уж мне-то известно, что он может нарисовать, — говорит Лаура. Она тычет указательным пальцем в рисунок Исака: — И это никакой не медведь.
— Плевать мне на тебя и на то, что ты говоришь! — кричит Молли и начинает плакать: — Плевать мне на тебя. Это медведь, у всех медведей на лбу рога!
Целая вереница солнечных дней. Теплый воздух. Теплая вода в море, теплая трава. В голубом платье почти жарко. Лучше всего раздеться почти догола. Остаться только в трусах и майке. Или в купальнике. У Молли скоро день рождения. Ей исполнится пять лет. Она хочет, чтобы ей подарили купальник.
Молли знает, что некоторые умеют плавать и в то же время не умеют. Розе и Исаку объяснить это сложно. Они говорят, что плавать либо умеешь, либо нет, что-нибудь одно. Еще они говорят, что когда тебе четыре года и пятьдесят одна неделя и ты не уверен, что умеешь плавать, то тебе ни при каких обстоятельствах нельзя заходить в море. Исак поднимает ее вверх и кружит.
— Ты должна меня слушаться! А то так и останешься у меня на руках и твои ноги никогда не коснутся пола.
Исак называет ее синим цветком. На цветок она не похожа — это все из-за ее голубого платья.
В животе щекотно, голова кружится, Молли громко смеется, а Исак кружит ее еще быстрее.
Молли знает: Исак не понимает, о чем она говорит. Он почти никогда не понимает ее. Он — великан, а она — синий цветок. Самое важное ведь в том, что она знает, что умеет плавать! И в то же время не умеет. Поэтому Молли плавает, только когда никто не видит. Она идет на берег. Сняв с себя платье, она аккуратно складывает его и кладет на камень. Потом ложится в воду, на усыпанное камешками дно, и подставляет тельце волнам.
Лето 1979 года. Впервые с 1874-го лето выдалось настолько жарким. Так написано в газете. На дворе июль. Молли умеет считать до десяти. Она умеет считать до десяти, но в то же время и не умеет. В комнате Молли висит календарь с фотографиями котят. Каждый вечер она зачеркивает в календаре один день. День прошел и никогда больше не вернется — разве что на небесах, где все повторяется заново, — и Молли ставит сверху цифры большой красный крестик. Про небеса — это Исак рассказал.
Благодаря крестику на календаре точно знаешь, что время идет. А еще можно убедиться в этом, если сесть перед настенными часами
Когда старшие дети купаются, Молли стоит на берегу и кричит: «Эй! Эй! Эй!» Эрика, Лаура, Рагнар, Марион и все остальные плещутся, играют, веселятся и машут ей руками.
Если кто-нибудь из детей исчезает под водой (а такое порой случается — накатывает волна и накрывает ребенка), то Молли протягивает руки к небу и так громко кричит: «Эй! Эй! Эй!», что ребенок появляется вновь, живой и невредимый.
Через четыре недели, которые бегут вместе со временем, мать Молли выстирает голубое платье и повесит его на веревку перед окном спальни на третьем этаже их квартиры. У матери Молли нет комнаты для стирки и сушилки тоже нет. Молли живет вместе с мамой в квартире в Осло. Она не живет на Хаммарсё.
Лаура рассказала ей, что когда-то давно, когда Молли была совсем крошкой, она сидела в коляске, которая стояла перед дверьми дома Исака на Хаммарсё. Она так кричала, что Розе с Исаком пришлось-таки открыть дверь и впустить ее. Мать Молли говорит по телефону, что все было по-другому.
— Тебе на Хаммарсё так же рады, как и твоим единокровным сестрам, — говорит мать. — В следующий раз, когда Лаура скажет такое, передай ей, чтобы не болтала попусту.
Однажды Молли усаживается на пол перед настенными часами и решает просидеть тут до того момента, когда надо будет возвращаться в Осло. Или на худой конец до своего дня рождения. Она сидит на полу целую вечность. Если следить за временем, то оно движется медленно. Когда она сидит, в гостиную влетает птица. У Исака в гостиной три окна, но открыто только одно, через которое птица и попала внутрь. Это маленькая серая птичка — она мечется по комнате вроде пчелы, но она куда хуже пчелы, потому что намного крупнее. Внезапно она ударяется головой о стекло. БУМ! Молли вскакивает и бежит к птице, складывая ладошки в форме чаши.
— Иди сюда, птичка! Иди же!
Однако птица ее не слушается, она вновь устремляется к закрытому окну. БУМ! И еще раз БУМ! А потом из нее вытекают какашки. Белые птичьи какашки расплываются по стеклу. Птица проносится мимо, и Молли падает на колени.
Она зажмуривается, зажимает руками уши и шепчет:
— ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ!
Птица взлетает к потолку и садится на секретер Исака. Она замирает. Молли по-прежнему стоит на коленях на полу и глядит на нее сквозь растопыренные пальцы. В гостиной тишина, раздается лишь тиканье часов. Ей кажется, что если вновь зажмуриться и досчитать до десяти, то птица улетит и не будет больше биться о стекло. Она опять зажмуривается.
— Один, два, три, пять, четыре, шесть, семь, девять, десять.
Она открывает глаза.
Птица по-прежнему в комнате.
Серый трепещущий комочек на секретере.
Как бы ей хотелось, чтобы всего этого не было, она хочет просто сидеть и следить, как время идет своим чередом. Однако пока птица не вылетит, все будет идти наперекосяк.
Молли медленно поднимается, с опаской подходит к окнам и открывает сначала одно, а потом другое.
— Птичка, смотри! Смотри же! Давай, лети!