Благосостояние для всех
Шрифт:
Экспансия в правильном понимании этого слова означает повышение общего объема доходности народного хозяйства, чем и достигается возможность того, что все могут соучаствовать в этом доходе. Сегодня же мы находимся на верном (т. е. на совсем неверном, на плохом) пути к тому, чтобы торговаться о долях соучастия отдельных групп в национальной продукции.
Не имеет никакого смысла предаваться здесь каким-либо иллюзиям. Народное хозяйство не может отдавать больше, чем ему позволяет наличная национальная продукция, являющаяся не чем иным, как результатом усилий людей и производительности их труда. Как раз во времена высокой конъюнктуры и полной занятости
После всего проведенного мною за последние годы, едва ли можно меня заподозрить в том, что ограничительная политика представляет для меня самоцель, или что моей целью могло бы стать стремление добиться понижения конъюнктуры. Нет, положение остается прежним: успех нашей экономической политики всегда заключался в том, что мы не останавливались перед препятствиями, но стремились найти решение в динамическом прорыве вперед, т. е. всегда искали решения в экспансии и находили его.
Эта основная установка не подлежит изменению и в будущем [63] . Надо раз и навсегда отдать себе отчет в том. сколько сил, энергии и доброй воли оказались бы выброшенными за борт, если бы экономическая политика стала руководствоваться намерением вернуть народ к уже преодоленному скромному уровню существования. Факты и данные народного хозяйства должны оставаться в правильном соответствии или быть к нему приведены. Склонность к накоплению сбережений, но также и готовность принимать и использовать эти сбережения, зависит не в последнюю очередь от уверенно спокойного состояния умов и положительной оценки будущего.
Есть ли действительно основание утверждать, будто успехи социального рыночного хозяйства оказались в том смысле только кажущимися успехами, что они грозят вывести немецкий народ на опасный путь бездушного материализма, в результате чего он духовно зачах бы в этом благосостоянии?
Тут, в первую очередь, необходимо спросить, верно ли, что это предполагаемое опошление жизни соответствует действительности, и если это так, то можно ли пытаться вывести причинную связь между повышением благосостояния и растущим материализмом? Подтверждение этого предположения было бы равносильно смертному приговору принципам и целям свободного западного мира.
Я нисколько не думаю, что начавшееся в 1948 году и быстро прогрессирующее повышение жизненного уровня в Германии могло бы привести нас к столь трагическим выводам в отношении нашего народа и его судьбы. Мы должны трезво продумать то, что случилось за последние годы.
Бедствующий и голодающий народ, который под пятой бездушного государственного дирижизма был лишен всех индивидуальных свобод, за сравнительно короткий срок снова обрел жизнь и свободу. Что может быть здесь естественнее для человека, чем пребывать в сознании вновь окрепших жизненных сил, как желать пользоваться всеми благами и даже наслаждаться?
К этому надо прибавить, что в ходе демократизации масс происходит перемещение удельного веса отдельных слоев общества, которое особенно сильно отражается на повышении материального положения получателей заработной платы. Само собой разумеется, вернее, просто неизбежно, что в ходе этой эволюции все больше и больше людей приобщается к более высокому жизненному уровню, иначе говоря, получает возможность приобретать все большее количество товаров потребления, которые до этого им были недоступны.
Я сознательно
Я считаю материальное восхождение рабочих и других слоев нашего народа абсолютным политическим, социальным и экономическим выигрышем.
Поэтому я задаю со всей настойчивостью вопрос: означает ли наличие радиоприемника, пылесоса, холодильника и т. д. в доме зажиточного человека нечто другое, чем в квартире рабочего? Или это в одном случае выражение цивилизации и культуры, а в другом – признак материалистического умонастроения? Я также не могу понять, – отбросим тут в сторону разницу в шуме, – в чем при таком подходе отличие автомобиля от мотороллера?
Люди с настоящим и оправданным стремлением оградить наш народ от опошления жизни материализмом не могут так подходить к вопросу. Размер дохода не является ни масштабом, ни критерием для нравственной оценки расходов на потребление. Я не знаю также поэтому, почему и в какой степени душе человека, как таковой, могла бы угрожать опасность в результате достижения благосостояния и богатства. Тогда надо было бы поставить встречный вопрос: начиная с какого размера дохода человеческая душа уже не находится в опасности? Однако разве не является постановка этого вопроса насмешкой?
Те слои населения, которые все больше и больше получают возможность в усиленной степени пользоваться потребительскими благами, не могут подлежать осуждению только за то, что ныне доступные им блага прежде всего означают для них исполнение их желаний. Нельзя людей осуждать и за то, что они, при удовлетворении своих потребностей, в этой фазе еще вообще не в состоянии приводить духовные, душевные, культурные и материальные ценности в правильное соотношение. По мере консолидации социального положения этих людей, они наверное придут к лучшему осознанию того, что является добром или злом, что ценно и что лишено ценности.
С первого взгляда как будто не подлежит сомнению, что некоторые виды и способы потребления говорят о примитивных наклонностях людей, применяющих их. Но мы не имеем права морщиться при этом. Это и не имеет смысла. К неприкосновенным правам человека принадлежит свободный выбор предметов потребления; как же можно здесь проявлять нетерпимость? Не забудем то долгое время нужды, которое пришлось перенести немецкому народу; оно делает еще более понятным, что теперь ему хочется потребительски использовать доход от своего честного труда.
Никакое возражение не может изменить мое убеждение, что бедность является важнейшим средством, чтобы заставить человека духовно зачахнуть в мелких материальных каждодневных заботах. Может быть гении могут подняться над этой нуждой; в общем же материальные заботы делают людей все несвободнее; они остаются пленниками своих материальных помыслов и стремлений.
Таким образом, мы спокойно и уверенно можем допустить развертывание процесса приумножения и распространения благосостояния, так как то, что сегодня носит печать злоупотребления, одновременно несет в себе и зародыш оздоровления. Не будем так жестоки, чтобы считать, что добродетель вырастает только из нужды. В жизни скорее дело сводится к тому, чтобы мы могли оказаться достойными счастья и благополучия, которые нам дает мирная и успешная работа. Для политико-экономического деятеля, каким я являюсь, было бы дьявольскому наваждению подобно, если из неверно понимаемого нравственного принципа я стремился бы препятствовать преодолению нужды [75] .