Благую весть принёс я вам
Шрифт:
Головня кивнул. Теперь можно было перейти к делу.
– Я хочу, чтобы вы схватили моих родичей - Багряника, Теплыша и Стрелка. Я хочу видеть их здесь, перед собой, коленопреклонёнными.
Сворой собак рычаговские мужики бросились выполнять повеление. Расталкивая оцепеневших от ужаса Артамоновых, они выволокли трёх упиравшихся охотников из толпы и бросили их к ногам вождя. Несколько баб, стеная и вопя, кинулись к несчастным - их обхватили за пояса, втянули обратно. Никто не посмел вступиться за обречённых, все опускали головы и отводили
Зато Искра не выдержала. Полная ярости, она шагнула к мужу. Прошипела:
– Что ты хочешь сделать с ними?
Головня задрал нос, прищурился, промолвил с нажимом:
– Не влезай.
Но Искра не послушалась. Всплеснула руками.
– Совсем с ума сошёл? Трёх смертей тебе мало! Хочешь всех нас перебить? Ты обезумел, Головня.
Вождь не стал отвечать. Он повернулся к Лучине, кивнул на жену. Охотник сразу всё понял: подступил к Искре, протянул руки, чтобы увести её, но замялся, смущённый. Глаза женщины метали громы и молнии. Она покосилась на мужа, затем снова посмотрела на Лучину. Процедила:
– Только посмей, червь.
Повернувшись к вождю, она сказала:
– Запомни - если хоть волос упадёт с их голов... хоть один волос... ты мне больше не муж. Так и знай.
– Не ты венчала, не тебе и разводить, - буркнул тот.
– Я тебя предупредила.
Головню затопило бешенство.
– Что, хахаля своего спасти хочешь? Думала, не узнаю о ваших шашнях?
– Что?
– у неё вытянулось лицо.
Головня вскочил со шкуры, подбежал к стоявшему на коленях Теплышу.
– Повтори то, что болтал невольникам, паскуда.
Теплыш разлепил дрожащие губы.
– Ч-что п-повторить, в-вождь?
– Запамятовал? Напомнить? Не ты ли, скотина, уверял, будто к жене моей вхож? Не ты ли, мерзавец, уверял, будто ведёшь с ней крамольные беседы? Вспомнил теперь, сукин сын?
Теплыш заморгал - часто-часто.
– Н-не было такого, вождь. Землёй и небом клянусь - не было.
– Ишь ты, хвост поджал, как припекло. Да поздно. Теперь твою участь Наука решит: взвесит все проступки твои и благодеяния, и определит, куда направить: к Огню или Льду.
Искра бросилась к ним, дрожа от гнева.
– Кто тебе это наплёл? Какая зараза постаралась?
У Головни дёрнулась щека.
– Уйди.
– А вот не уйду.
Головня опять глянул на своего помощника.
– Лучина!
Тот уже был тут как тут.
– Уведи её в жилище. Она не в себе.
Но охотник опять не отважился прикоснуться к жене повелителя. Вместо этого принялся её увещевать.
– Ну, пойдём же, Искра. Не тащить же тебя. Пойдём же...
– Кончай этот лепет, - рявкнул Головня.
– Бери её в охапку и неси.
Искра чуть не подпрыгнула от бешенства.
– Ты весь прогнил - от пяток до макушки. Уже и жены тебе не жаль, всех готов растоптать...
И, не дожидаясь, когда Лучина вступит в дело, она развернулась и зашагала к шкурницам. Притихшие родичи расступались перед ней, провожали почтительными взорами.
Головня хмуро смотрел ей вслед, с горечью чувствуя, что ниточка, связывавшая их, порвалась окончательно. Теперь-то уж возврата к прошлому нет. Острая боль накатила на него. Ужасно захотелось броситься за женой и помириться с ней. Но он унял порыв. Пусть себе идёт, неблагодарная, раз такая глупая.
– Братья и сёстры!
– возгласил он с надрывом в голосе.
– Те люди, что стоят сейчас на коленях, сговаривались погубить меня. Но великая Наука открыла мне их замыслы. И потому я, Головня, ваш вождь и проводник, решил отдать их на суд богини - пусть она решит, как поступить с их душами.
Схваченные задёргались в крепких Рычаговских захватах, Багряник завопил:
– Поклёп! Всё поклёп! Наговор это, вождь. Подлый наговор...
Ему вторил Теплыш:
– Невиновен! Невиновен! Пред Наукой и тобою - невиновен!
Головня поморщился, посмотрел на Рычаговых и выразительно чиркнул ребром ладони по горлу.
Рабы рьяно приступили к делу. Положив Стрелка и Теплыша носами в снег, начали резать глотку стоявшему на коленях Багрянику: скинули с него колпак, ухватили сзади за волосы, задрали подбородок. Багряник рычал и сыпал ругательствами. Один из рабов заткнул ему рот рукавицей, другой начал быстро пилить шею ножом, взятым у Лучины. Дело шло туго: не имея опыта в убийстве, они вскрывали шею, будто резали тушу - торопливо и небрежно. Из раны вовсю хлестала кровь, брызгавшая на палачей, но Багряник был ещё жив и хрипел, бессильно разевая рот. Потом рухнул лицом в снег и, дёрнувшись несколько раз, замер. Палачи, отдуваясь и смахивая со лбов капли пота, подступили к Теплышу. Охотник извивался и вопил, отчаянно пытаясь вырваться из рук державших его.
– Спасите, спасите!
– орал он родичам.
– Не хочу умирать... не хочу! Не надо!
Среди собравшихся началась какая-то суматоха и толкотня: Артамоновы, не осмеливаясь бороться с вождём, принялись мутузить исполнителей его воли - Рычаговых. Лучина бросился разнимать дерущихся, а Головня недовольно прикрикнул на палачей:
– Ну же, кончайте этого крикуна.
Вопли Теплыша сменились хрипом и глотающими звуками. Залитый кровью, охотник тоже обмяк и упал на бок, побелев лицом. Стрелок взвизгнул:
– Долой Головню!
Ему нечего было терять.
Головня втянул носом морозный воздух, рявкнул что есть силы:
– Кому ещё глотку вскрыть? Выходи по одному.
– Будь ты проклят!
– завопила в ответ вдова Багряника - маленькая щекастая бабёнка.
– Будь ты проклят со своей Наукой и шайкой прихлебателей. Будьте вы все прокляты, подлые убийцы. Чтоб у вас сгнило нутро, шелудивые псы! Чтоб у вас перемёрли все дети, а вы, больные и дряхлые, влачились по земле, нигде не находя приюта. Сдохните, сдохните, вонючие твари!