Блатной (Автобиографический роман)
Шрифт:
— Ну, это вряд ли, — сухо усмехнулся Копченый. — Белогвардейцы — народ живучий. Да и гестапо их не трогало, не преследовало. Скорее, наоборот!
— Как бы то ни было, — сказал я, — Франция далеко, и попасть туда трудно… Да что трудно — невозможно!
— То есть как невозможно? — отозвался Копченый. — Ерунда! Все возможно.
Он помолчал в раздумье, постукал пальцами о край стола, затем спросил, сощурясь:
— Ты и в самом деле хотел бы уйти за рубеж?
— Конечно, — сказал я.
— Это серьезно?
— А ты, ты-то со мной как говоришь, серьезно? — задал я встречный вопрос.
— Я, знаешь ли, вообще не шутник, — сказал он медленно и хотел еще что-то добавить.
Но тут в разговор вмешалась Марго.
— Постой, постой, — перебила она Копченого, — не путай ты, ради Бога, мальчишку, не сбивай с панталыку!
И она подалась ко мне — прижалась тяжелой своей шевелящейся грудью:
— Допустим, ты уйдешь туда… Но что ты там делать будешь, а? Углы отворачивать? На этом не разбогатеешь: дорожные кражи там не в чести… А ты ведь только это и умеешь!
— Не только это, — ответил я в замешательстве, — не только…
— А что же еще?
— Ну, не знаю… Там видно будет.
— Видно будет в результате то же самое, что и здесь: небо в крупную клетку. Решеточку.
— А хотя бы и так?! — я поскреб в затылке. — Что меня, тюрьмой испугаешь?
— Но учти, миленький, ихние тюрьмы другие. И вообще все другое. В российском кичмане ты, как блатной, имеешь свои привилегии. Здесь ты аристократ, а там… Там станешь полным дерьмом, уж поверь мне! Кому ты там будешь нужен — иностранец, пришлый бродяга, не знающий ни обычаев, ни языка…
— А ты, я вижу, любишь этого парня! — сказал вдруг Копченый и впервые за все это время засмеялся. — Признайся, ведь любишь?
— С чего ты взял? — смутилась Марго. — У меня, скорей, материнские чувства…
— Вот это как раз самое опасное, — заметил, позевывая, Копченый. Взглянул мельком на часы и нахмурился озабоченно, заторопился уходить.
— Послушай, — сказал я, — а где ты вообще обретаешься?
— Да как тебе сказать, — затруднился он, — я, дружок, все время в разъездах. На днях вот должен побывать в Северной Осетии, в Орджоникидзе. Оттуда придется махнуть в Ростов, а потом — на Украину. Ну а после, может быть, снова сюда заеду! Хотя… — Копченый наморщился, покусал губу. — В этом я не очень уверен…
— Но как же тебя разыскать? — спросил я. — Может, ты мне еще понадобишься?
— Понадоблюсь? — он пристально, исподлобья, посмотрел на меня. — Это — насчет Парижа?
— Ну, допустим.
— Что ж, — протянул он, — если ты уж так решил… Ладно! Ты город Львов знаешь?
— Слышал, — сказал я. — Кажется, он где-то в Западной Украине?
— Точно, — кивнул Копченый. — Самый западный изо всех советских городов… Ну, так вот. Там у меня есть друзья. Обратись к ним, они сделают все, что нужно. Сейчас я тебе дам ксивенку…
Он быстро начертал что-то на вырванном из блокнота листке. Затем извлек из портфеля плотный белый конверт, выложил в него записку и заклеил тщательно.
— Вот, — сказал он, — держи! Желаю удачи.
— Но… Где же адрес? — удивился я, вертя в пальцах письмо.
— Адреса не надписывают, их запоминают, — наставительно проговорил Копченый. — Усвой это правило накрепко!
— Теперь ты видишь, — сказала Марго, — видишь, какой он еще глупый…
— Ничего, — отмахнулся Копченый, — образумится со временем, обтешется, — и, цепко взяв меня за локоть, приказал: — Теперь слушай внимательно!
Он продиктовал мне адрес: назвал улицу, дом, имя того человека, к которому я должен, буду обратиться. Заставил два раза повторить все это. И, наскоро простившись, ушел.
Он ушел, а я долго еще не мог заснуть в эту ночь.
Я думал о парижских своих родственниках; закрыв глаза, пытался вообразить себе их лица. До этого я почти никогда не вспоминал о них, не было случая… Все, что связано было с Беляевскими и Денисовыми, казалось мне далеким, почти нереальным. Теперь же я припомнил вдруг все, о чем когда-то рассказывала мне мать. Я пытался увидеть их — и не мог. Перспектива заволакивалась зыбким туманом. В тумане этом маячили очертания Парижа; угадывался чужой, таинственный и манящий мир. «Каков он будет в действительности? — думал я, засыпая. — Как примет меня? И что я там найду? Может, там меня, наконец, ждет отдых и избавление от скитаний. А может, все это, как мираж: протяни к нему руку — и видение испарится, развеется».
34
На распутье
А утром письмо Копченого исчезло.
Оно лежало в изголовье — под матрасом. Я хватился его тотчас же, как только проснулся. Не нашел и понял: письмо у Марго.
Подруга моя была на кухне, возилась там, сильно гремела посудой. И когда я позвал ее, вышла не сразу.
— Зачем ты это сделала? — спросил я строго.
— Что именно, — с деланным удивлением проговорила она. — Ты о чем?
— О письме…
— А что случилось?
— Не кривляйся, — сказал я, — и объясни, зачем? Ну? Я жду!
Тогда она как-то ослабла вся, опустилась на стул, сдавила лицо ладонями. И так сидела какое-то время, затем сказала медленно:
— Неужели ты и взаправду хочешь этой ксивой воспользоваться?
— А почему бы и нет? — беззаботно ответил я. — Впервые в жизни мне выпал хоть какой-то шанс, запахло удачей…
— Ты уверен, что именно удачей?
— А ты? — спросил я в свою очередь. — Ты не уверена?
— Нет, — сказала она.
— Но почему? Что ты имеешь в виду? Сложности, связанные с переходом через границу?
— И это-тоже, — кивнула, наморщась, Марго. — Ты, наверное, не представляешь…
— Ах, да что тут представлять, — возразил я. — Ну, рисковое дело, я знаю. Ну что ж. Не привыкать! Кроме того, я ведь не сам пойду, мне помогут.
— Но все-таки, — тихо проговорила она, — подумай: ты доверяешь свою судьбу чужим людям…
— Надеюсь, люди эти надежные, знающие работу?
— Да уж будь уверен, — Марго усмехнулась хмуро. — Свою работу они знают!
— А вообще-то, кто они? — поинтересовался я. — Валютчики? Контрабандисты?