Блатной романс
Шрифт:
– Как говорится, давно не виделись, Иван, – предъявил в улыбке зубы Виталий Ефремович и уверенно шагнул в спертый воздух кубрика.
Он не мог не поморщиться, узрев, во что майор превратил нутро новенького катера за какую-нибудь неделю. Все те же шкурки от колбасы и бананов, пробки и пепел на ковролине. Пятна, пятна, пятна от пролитого из консервных банок масла.
Следом за Виталием Ефремовичем, твердо ставя ноги на рифленые ступени трапа, в кубрик спустились Словарь, Малюта и Пырей. Иваныча от такого нежданного явления прошиб пот
– Что ж вы такой толпой-то? – растерянно прошамкал майор. – А вдруг видел кто?
– Не дрейфь, проверялись, – хмыкнул Словарь без прежнего почтения и водрузил на столик полиэтиленовый пакет, в котором вкусно шуршало и смачно звякало.
Свою кликуху Словарь получил, потому что женился на интеллигентной бабе – Словаря тянуло на интеллигентных. Но она больше в словарях рылась, чем на кухне горбатилась, вот они послал ее подальше. А кликуха прилипла.
– Отмечать наш профессиональный праздник будем, – процедил из-за спины Виталия Ефремовича Малюта, и по его голосу было не просечь, с угрозой это сказано или обыкновенно.
– Ну тогда присаживайтесь, гости дорогие, – попытался изобразить из себя гостеприимного хозяина мент и суетливо стал сгребать на газету мусор со стола. – А какой праздник? День строителя?
– День животновода, – обозначил свое присутствие Пырей. Его хищный острый нос сперва приценил все углы в кубрике-каюте, прежде чем Пырей нашел себе откидную баночку у трапа и сел.
– Не понял юмора, – посмел сказать Иваныч.
– Праздник мокрых штанов, – объяснил Виталий Ефремович. – Как пишут в красивых книгах; «Праздник похороненных надежд».
Слово «похороненных» Ивану Иванычу очень не понравилось, и он инстинктивно поскреб ногтями кадык:
– Ну, обыграл нас этот Храм. Так это только пока. Он ведь, пока лепил горбатого, восемь раз подставился. И мне теперь осталось только взять его тепленького под белы рученьки. Так что, гости дорогие, все путем.
– Все путем, – загадочно повторил за ментом Малюта и не чинно, а вверх тормашками высыпал содержимое пакета на стол: пузырь «Синопской», банка оливок, хлеб, буженины с полкило.
– Все путем, – тоже повторил глухо Словарь, выдвинулся вперед и одну за другой стал выставлять из карманов на стол литровые бутылки «Бифитера». Первая, вторая, третья, четвертая… пятая.
– Куда ж столько?! – всплеснул руками Иваныч. – Тут до поросячьего визга упиться можно!
– А нам визжать по-поросячьи только и остается, – так никуда и не присел брезгливо морщащийся Виталий Ефремович. – Повизжим за упокой похеренных надежд.
– Виталий Ефремович… – Иваныч позволил себе возразить, хотя недобрые предчувствия заставляли горло сипеть. – Не все так кисло, как кажется. Теперь Храм у меня в руках. И я уже подписал бумагу о его задержании. Завтра утречком мои лейтенантики наведаются к нему в офис…
– Что-то дочка твоя тебя навещать перестала, – отмахнулся от подробностей Виталий Ефремович. – Не любит?
– У молодых своя жизнь, – по инерции ответил майор и запоздало напрягся: – А при чем тут моя дочь?
– Так, к слову. Не бери в голову. У тебя в этом гадюшнике чистые стаканы найдутся?
Иван Иванович вздохнул облегченно и засуетился:
– Стаканы? Это я мигом, – пошарил в подвесном шкафчике. Не нашел. Поглядел на полке. Не обнаружил. Двинулся к шкафчику между Малютой и Словарем.
И тут Малюта со Словарем подхватили мента под локти и со всего маху двинули лбом о переборку. И так три раза, чтоб не рыпался. И усадили меж собой уже совершенно другого Иваныча, обломанного и завявшего.
Пырей в свою очередь живо поднялся с места и достал из широких штанин рыжий медицинский шланг и веселенького цвета пластмассовую воронку.
– Глотай! – сунул он конец шланга в зубы майору.
– Ребята, зачем? – пуская кровавые пузыри, загундел плавающий глазами Иваныч. – Не надо. У меня все на мази. У меня бумаги на Храма подготовлены. Он восемь раз прокололся. У нею целый букет статей, завтра утром я к нему в офис лейтенантов отправлю. А если со мной что случится, так в Вирши комиссия нагрянет. Такой кипеж поднимется!…
– Глотай! – почти ласково потрепал Иваныча по обвислым щекам Виталий Ефремович. – Нам у тебя немного желудочного сока для анализов надо взять. А потом мы спокойно, без обид жахнем. И завтра утром ты спустишь свору своих лейтенантов на Храма. А пока глотай, – и прозвучало это как-то почти убедительно. Почти умиротворяюще.
И Иван Иванович сам не въехал, как заглотил шланг. И теперь уже Словарь, нашупав на столе поллитровку, саданул ею наотмашь майора по темечку. Бутылка осталась цела, а майор обвис – с рыжей макарониной шланга изо рта.
Но недолго сам по себе болтался второй конец макаронины. Изловив его, Пырей примайстрячил воронку и вопросительно посмотрел на Виталия Ефремовича.
– Гаси, – равнодушно дал отмашку Виталий Ефремович и отвлек глаза на перстенек, камушек которого забавно ломал свет. – Он правду говорил – если с ним что случится, в Вирши важная ментовская комиссия нагрянет. А нам только того и надо. Кто последнюю неделю городок на уши ставил? Храм. На кого Иваныч на завтра ордер подписал? На Храма. Кто сегодня по злобе блатной Иваныча жестоко завалил? Как ни крути – опять Храм. Так что не тормози.
И получивший благословение блондинчик Пырей начал заливать в воронку одну за другой вскрываемые и подаваемые ему литровые пузыри алкоголя. Одна бутылка, вторая…
Виталий Ефремович не стал просвещать подельников, что по гамбургскому счету ему, крутому быку, на какого-то зачетного урку Храма начхать с высокой полки. Гораздо острее жглись следующие вилы: после ставшей знаменитой на весь Северо-Запад стрелы (где подельники испачкали брюки) в Виршах круто ломанула вниз «кривая преступности». Быстрее, чем член у ветерана после одной палки.