БЛАТНОЙ
Шрифт:
— Я молчу, - запинаясь, с трудом выговорила Алтына, - я молчу…
И она как-то странно выгнулась вся, запрокинула голову: у нее начиналась истерика.
— Главное, это ж я заманила его! Позвала, мигнула - ну, он и пошел, - причитала Алтына, захлебываясь, задыхаясь от слез.
– Доверчиво пошел, с охотой. Теперь его кровь на мне!
При этих ее словах меня передернуло. Случилось все то, о чем я догадывался и чего втайне опасался с самого начала… Абрек перестарался, переборщил. Он всегда перебарщивал. Любое связанное с ним дело пахло кровью - это знали все! И я это знал. И Хасан тоже…
Никто из нас не заметил - когда и как оказался татарин возле окна. Взгляды всех находящихся в комнате прикованы были к Алтыне. Марго успокаивала ее, совала ей какие-то таблетки. Кинто, чертыхаясь, поил ее водой. Я суетился здесь же. И когда раздался звон разбитого стекла, все мы удивленно поворотились к окошку.
Поворотились и увидели, что рама сорвана, болтается на одной петле, горшок с геранью сброшен на пол, и все вокруг усыпано стеклянным блескучим крошевом, глиняными черепками, красными брызгами рассыпавшихся цветов.
Хасан исчез. Он воспользовался общей растерянностью и суматохой и выпрыгнул через окно. Сделать это было нетрудно, Марго жила на первом этаже.
— Упустили, - завопил я.
– Из рук ушел… Что же делать, братцы?
— Н-да, глупо, - пробормотал Кинто, подойдя к окошку. Он смахнул рукавом осколки с подоконника, потрогал шаткую раму.
– Глупо получилось. Не чисто, не по-деловому. Ай-ай-ай…
Кинто расстегнул пиджак - достал из-за пояса вороненый, масляно поблескивающий кольт. Осмотрел его внимательно, с треском прокрутил барабан и ловко вскочил на подоконник.
— Где ж ты собираешься его искать?
– спросила Марго.
— Не знаю, - сказал, оборачиваясь, Кинто, - да все равно - далеко он не уйдет.
— Что же, ты прямо на улице, средь бела дня, пальбу откроешь? В открытую? Нет, Кинто, так не годится!
— Ну а как же тогда быть?
– наморщился Кинто и опустился на корточки.
– Неужели дадим ему уйти? И как его потом достанешь? Где?
— Во всяком случае не на пруду, - сказал я, - в кодлу он не явится. Не такой, братцы, он дурак! У него теперь один выход: бежать из Грозного…
— Это верно, - пробасил от дверей Абрек. Он по-прежнему стоял на пороге, мусоля папироску, загораживая собою выход.
– Хасан не дурак. Однако без барахла своего он не уйдет. Полтора миллиона - шутка сказать! Головой ручаюсь, он первым делом за вещами своими, за грошами, за своим золотишком кинется… Вот там-то и надо его пасти!
— Но где это все у него спрятано?
– задумчиво поднял брови Кинто.
— А это мы у мальчиков спросим, - усмехнулся Абрек.
– Они в курсе.
Он сказал это, и сейчас же среди хасановских ребят возникла тихая паника. Они сбились в кучу и испуганно замерли.
Абрек обвел их сумрачным цепким взглядом. Потом поманил одного из них пальцем:
— Иди-ка, голубь, сюда! Ты меня знаешь?
— Знаю, - с готовностью ответил тот. Приблизился к Абреку и как-то съежился сразу - словно бы вдруг озяб.
— Слышал, о чем речь?
– спросил Абрек.
— Ага…
— Хасанову хавиру можешь указать?
— Могу! Ради Бога! Но у него их две… тебе какая нужна?
— Обе!
– отозвался Кинто. Грузно, похрустывая битым стеклом, слез с подоконника, спрятал револьвер под пиджак.
– Обе нужны. И сразу! Сейчас! Тут ни минуты терять нельзя.
Абрек сказал, выплюнув окурок:
— Тогда разделимся. Я пойду с этим, а ты прихвати другого кого-нибудь…
— Лады, - кивнул Кинто. Он посмотрел в угол на столпившуюся там глухо шепчущуюся шпану и приказал властно:
— Идемте-ка все! Покажете, где да что… Тут вам делать нечего… Но с-смотрите у меня: без фрайерства, без хитростей! Если только что-нибудь - положу на месте.
И он небрежно - растопыренной пятернею - похлопал по пиджаку, по тому самому месту, где грелся у его живот тяжелый вороненый кольт.
32
Сомнения
— Что же все-таки было там, на Вокзальной?
– спросил я затем у Марго.
— Ах, да что… - она вздохнула, косясь на Алтыну; та лежала на диване ничком, расслабленная и притихшая, и, судя по всему, спала.
— Этого Абрека ты ведь лучше меня знаешь.
— Знаю, - сказал я, - лютый мужик.
И тотчас припомнился мне случай, происшедший в Тбилиси, чудовищный случай, о котором в поныне еще толку все кавказское ворье… В одном из тбилисских ресторанов за банкетным столом сидели однажды урки, собравшиеся на толковище. Был среди них и Абрек. Внезапно к столу подошел некто Гоги - местный блатной с запятнанной репутацией. О нем ходили нехорошие слухи. Поговаривали, будто где-то он был уличен в нечестных поступках - и не смог оправдаться…
Когда Гоги появился возле стола, урки умолкли настороженно. Потом один из самых авторитетных - старый ростовский взломщик по кличке Бес - сказал негромко, вполовину голоса: - Сгинь, мерзавец.
— Но почему?
– уперся Гоги.
– За что? На каком основании?
— Не шуми, - предупредили его блатные, - кончай базарить! Ты свою вину сам знаешь.
— Ничего не знаю, - заявил Гоги, - никакой моей вины нету. А за чужую болтовню я не ответчик.
— Значит, не уйдешь?
— Нет. А если я в чем грешен - пусть докажут…
И вот тогда поднялся из-за стола Абрек. Он встал, вертя в пальцах вилку, небрежно поигрывая ею. Подошел к несчастному этому парню и вилкой проткнул ему глаз. Проткнул и вырвал, и потом, посолив этот глаз, невозмутимо сжевал его, съел, запив бокалом терпкого цинандали…
Все это я вспомнил сейчас и повторил:
— Представляю, что он сделал с этим Саркисяном!
— Все лицо ему искромсал ножом, - сказала, нервно закуривая, Марго.
– Смотреть было жутко.
— Так… И куда ж вы его потом дели?