Блаженны мертвые

Линдквист Йон Айвиде

(Архивная фотография из шведской лаборатории; ряды пробирок, закрепленных в штативах)

[TF1 Journal 13:00]

...qui sont sortis des cimeti`eres et des morgues cette nuit. L'Office du Tourisme Francais d'econseille `a tout le monde d'aller `a Stockholm pour le moment. D'autres villes su'edoises ne semblent pas ^etre atteintes de ce ph'enom`ene et l`a il n'y_a pas de restrictions. Quand les habitants de Stockholm se sont reveill'es ce matin, ils ont vu leur r'ealit'e chang'ee. Pourtant la vie `a la surface semble ^etre retournee `a la normale. [26]

26

«...которые

этой ночью покинули территории кладбищ и моргов. В настоящий момент Управление туризма Франции рекомендует воздержаться от поездок в Стокгольм. Другие города Швеции это явление, по-видимому, не затронуло, и никаких ограничений на поездки нет. Сегодня утром жители Стокгольма обнаружили, что привычная реальность изменилась раз и навсегда. Тем не менее на первый взгляд жизнь постепенно возвращается в обычное русло».

(Перекрестный монтаж: общие планы кладбища Скугскиркогорден, толпы оживших за ограждениями, прохожие на улице Дроттнингсгатан).

14 авгучта II Скрытая сила ростка

And if I came back from the grave for a while, Would you, could you make a dead man smile?

Ed Harcourt «This one's for you» [27]

27

И если восстану из мертвых я после конца,

Сумеешь ли вызвать улыбку на лице мертвеца? (англ.).

Эд Харкорт, «Тебе посвящается» (англ.).

Р-Н ВЭЛЛИНГБИ, 11.55

Прошло уже сорок пять минут, но Анна все не возвращалась. Малер забеспокоился. Он вышел на балкон, вглядываясь в ее окна напротив. На какую-то секунду в нем взыграло отцовское нетерпение — нет, ну где она шляется?!— но он подавил его усилием воли. Нужно проявить терпение. Терпение и понимание.

Последние несколько лет Малер был Элиасу не столько дедом, сколько отцом, разве что жил отдельно. Возможно, он пытался наверстать упущенное — детство Анны совпало с расцветом его карьеры, и ему было не до нее. Он и дома-то почти не бывал.

Малер охотно приглядывал за Элиасом, забирал его из садика, что обеспечивало Анне относительную свободу. Распоряжалась она ей, правда, неважно, но Малер старался не судить ее строго. К тому же она все равно была глуха к его советам. В конце концов, кто был в этом виноват? Ее неумение брать на себя ответственность, неспособность довести до конца начатое дело или образование, удержаться на одной работе — все это были результаты воспитания. А кто ее воспитывал? Правильно, Густав Малер, многообещающий журналист.

Пока она росла, они пять раз переезжали с места на место — предложения работы были одно лучше другого, его приглашали во все более и более крупные издания. Когда Анне исполнилось десять и он наконец получил место в криминалистическом отделе газеты «Афтонбладет», Сильвия, его жена, не выдержала и бросила его —

хотя, положа руку на сердце, он бросил ее еще задолго до этого.

Так что он, несомненно, внес свою лепту в формирование характера дочери. Анна полгода училась на психолога, после чего бросила институт, но полученных знаний ей оказалось достаточно, чтобы обвинить отца во всех своих бедах. В глубине души он был с ней согласен, но никогда в этом не признавался, полагая, что каждый человек сам в ответе за свою судьбу. Чисто теоретически.

Отношение Малера к дочери было неоднозначным. С одной стороны, он считал, что ей давно пора взять себя в руки и зажить наконец нормальной жизнью, перестать валить все с больной головы на здоровую. С другой стороны, он понимал, что сам виноват в том, что Анна вечно перекладывает ответственность на чужие плечи. Да, он, безусловно, признавал свою вину, но ей об этом было знать необязательно.

Малер прикурил сигарету. Не успел он сделать затяжку, как из подъезда Анны вышли трое. Он пригнулся, затушил сигарету о бетонный пол балкона — чтобы дым не засекли — и прислушался, пытаясь разобрать, не направляются ли они к его дому. Вроде бы нет. Они пересекли двор, продолжая беседу — о чем, он не расслышал. Малер оторвал почерневший кончик сигареты и, прикурив ее снова, сделал пару затяжек. Пальцы его дрожали.

Нужно срочно бежать. Срочно.

Он выдернул из розетки телефонный шнур и отключил мобильный, — не дай бог, кто-нибудь позвонит, только новостей ему сейчас не хватало. Пока он настраивал автоответчик, из коридора послышался шум — кто-то поворачивал ключ в замке. Малер застыл и сжал кулаки.

— Папа?

Кулаки его потихоньку разжались. Анна вошла в комнату с чемоданом в руках. Поставив чемодан на пол, она подошла к балконной двери и выглянула на улицу.

— Они ушли, — произнес Малер. — Я сам видел.

Губы Анны были искусаны до крови.

— Всю квартиру обыскали. Лего раскидали, даже под кровать заглянули. — Она усмехнулась. — Прямо как в детективах. Сказали, что я должна сдать его на попечение властей.

— Кто они хоть такие?

— Полиция. И один врач. У них была бумага из эпидемо... чего-то там. Они сказали, что это противозаконно... и опасно для Элиаса.

— Но ты же не сказала им, что он здесь?

— Нет, но...

Малер кивнул, закрыл ноутбук и принялся сматывать шнуры.

— Едем немедленно.

— Куда, в больницу?

Малер зажмурил глаза и сделал глубокий вдох. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не заорать.

— Нет, Анна. Не в больницу. Ко мне на дачу.

— Но они же сказали...

— Да плевать мне, что они там сказали! Поехали.

Уложив компьютер в сумку, Малер направился было к спальне, но Анна преградила ему дорогу. Она встала у дверей, сложив руки на груди. В голосе ее звучала холодная непреклонность.

— Это не тебе решать.

— Анна, отойди, ради бога, нам ехать пора. Они же могут прийти в любую минуту. Давай бери свой чемодан.

— Нет. И решения здесь принимаю я. Я его мать.

Малер сжал губы и посмотрел Анне прямо в глаза:

— Я, конечно, рад, что в тебе наконец-то проснулся материнский инстинкт — не так-то уж сильно он тебя обременял все эти годы, — но я намерен увезти Элиаса, хочешь ты этого или нет.

— Тогда я звоню в полицию, — ответила Анна. В ее ледяном тоне послышалась дрожь. — Неужели ты не понимаешь?