Блаженный Августин

 Человеческая жизнь, как смертельная болезнь передающаяся половым путём или мёртвые души, том второй.

Посвящается всем девам Руси, чьи души поглотил Антихрист. Бедные, вы, Бедные – лучше бы вам сгореть на кострах инквизиции.

Реанимация.

Толкование: Реанимация (лат. re – приставка, выражающая: возобновление, повторность + лат. animator – дающий жизнь) – совокупность мероприятий по оживлению организма, находящегося в состоянии клинической смерти, восстановление резко нарушенных или утраченных жизненно важных функций системы. Термин введен В.А. Неговским.

"Аминь (бо) глаголю вам: елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси: и елика

аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех.=Правду вам говорю: когда вы будете судить здесь на земле, то это будет суд Божий. И когда пообещаете прощение здесь на земле, то это будет прощение Божье."

(Евангелие от Матфея 18:18)

"И страшно ей; и торопливо

Татьяна силится бежать:

Нельзя никак; нетерпеливо

Метаясь, хочет закричать:

Не может; дверь толкнул Евгений,

И взорам адских привидений

Явилась дева; ярый смех

Раздался дико; очи всех,

Копыта, хоботы кривые,

Хвосты хохлатые, клыки,

Усы, кровавы языки,

Рога и пальцы костяные,

Всё указует на неё,

И все кричат: моё! моё!

Моё!– сказал Евгений грозно,

И шайка вся сокрылась вдруг;"

Предисловие:

«Я ищу, Отец, не утверждаю; Боже мой, помоги мне, руководи мной. Кто решился бы сказать, что трёх времён – прошедшего, настоящего и будущего, – как учили мы детьми и сами учили детей, не существует; что есть только настоящее, а тех двух нет? Или же существуют и они? Время, становясь из будущего настоящим, выходит из какого-то тайника, и настоящее, став прошлым, уходит в какой-то тайник? Где увидели будущее те, кто его предсказывал, если его вовсе нет? Нельзя увидеть не существующее. И те, кто рассказывает о прошлом, не рассказывали бы о нём правдиво, если бы не видели его умственным взором, а ведь нельзя же видеть то, чего вовсе нет. Следовательно, и будущее, и прошлое существуют» (Аврелий Августин Иппонийский; Исповедь. 11, XVII).

РОСТОК

– Андрей! Андрей! Ты слышишь меня? Просыпайся уже, мне на работу надо, а ты дрыхнешь и дрыхнешь! – голос мамы становился всё громче и громче, приближаясь из кухни к лестнице ведущей на второй этаж, – давай просыпайся, умывайся и завтракать, сейчас же! Или я поднимусь к тебе сама!

– Иду, мам, иду! – торопливо выпутался из одеяла Андрюшка, сразу, ещё спросонья сообразив, что сегодня мешкать с подъёмом не следует ни в коем случае. Кубарем скатившись по крутой деревянной лестнице, мельком втянув в себя, в сразу заурчавшую утробу, запах жарящихся оладий, нашмыгнув свои галоши вывалился из тёплой дачи в туманную рань. Тихое, ещё не проснувшееся утро изредка простреливалось посвистом нетерпеливых пташек. Подрагивая от сырой прохлады, шипя от прикосновений к голым ногам седой росистой травы, семилетний мальчишка, лавируя между грядок, добрался до деревянной будки. Не закрывая дверь, чтобы меньше ощущать, обострённым от свежего утра чувством, доносящуюся из дыры вонь, помочился в болотнобулькающую жижу. Прихлопнув дверь и крутнув, закрывая её, деревянную вертушку, пошлёпал к висящему у входа в дом рукомойнику. Как-то, мало-мальски почистив зубы и умывшись, подрагивая от прохлады ввалился назад в дачный домишко.

– Ну вот. Молодец, – довольно проговорила мама. То и дело поглядывая на постукивающие стенные часы, мимоходом вытерев засаленным полотенцем мокрые Андрюшкины ноги, толкнула его на кухню, к столу, – садись, ешь.

Пухлый, раскормленный, похожий на поросёнка, белобрысый Андрюша торопливо просеменил к парящей на столе горе только-только поджаренных жирных лепёшек. Бухнувшись задом на стул, быстро поёрзав по нему поудобнее устраиваясь, безошибочно выхватив из горки менее горячую оладушку, ткнул в тарелку, с густой как повидло, домашней сметаной.

– Уй, ты, моя умница, – довольно замурчала мать, – запивай, а то подавишься, – поставила рядом с тарелкой полную поллитровую фарфоровую кружку горячего свежезаваренного чая с молоком.

– Угу, – согласно хрюкнул Андрюша, чавкая до отказа набитым ртом и отхлебнул до невозможности насахаренного питья.

– Так…, сейчас я тебе, ещё вот, чуть не забыла, – метнувшись к холодильнику, любвеобильная мамочка, достала оттуда банку свежесваренного клубничного варенья и бухнула пару ложек в яростно уничтожаемую сметану, – вот, чтобы повкуснее было!

Чуть отстранившись, полюбовавшись на сладостное зрелище насыщающегося сыночка, очень довольная собой и потомством, Надежда Николаевна, спохватившись, глянув на часы и ойкнув, торопливо укутала Андрюшу своей вязанной кофтой и потопала в соседнюю комнату.

– Ешь, не торопись, это всё тебе, – донеслось из родительской спальни, – отцу я отдельно, в кастрюле там. Как поешь, можешь ещё немного прилечь, поспать, – переодевшаяся из домашнего в служебно-рабочее как солдат, мать торопливо чмокнув, измазанную сладким, пухлую щёку сыночка, ещё раз взглянув на настенные, а потом на ручные часы, тяжко вздохнув, – ну всё. Пошла я, – высыпалась из дачного домика. Досеменив до калитки помахала, наблюдающему за ней в окно, тщательно чавкающему сыночку, и вновь тяжело вздохнув, быстрым шагом, вприбег, посеменила на электричку, то и дело поглядывая на ручные часы.

Родители Москву ненавидели, оба, дружно. Приехав сюда из разваливающегося колхоза, пробыв положенный срок "лимитой", досыта наслушавшись "говняных плевков" от коренных москвичей, получив наконец, вместе с квартирой, заветную прописку, они жили только сыном, в котором души не чаяли, и дачей, которая тоже была для них предметом неистового поклонения. Все свои силы и мысли они направляли только на то, как улучшить этот клочок земли в шесть соток. Приезжали сюда весной самыми первыми и уезжали самыми последними, когда уже было совсем невмочь терпеть всепроникающий холод, когда уже не спасали, вовсю палящие электричество, самодельные обогреватели. Вернувшись на зимовку в городскую, тёплую, но неуютную, неухоженную квартиру, сразу же начинали готовиться к новому дачному сезону. Никогда не забывая, то поодиночке, то вместе, раз в неделю, обычно в выходные, смотаться за город, по снежной холодине, посмотреть – как там?, всё ли цело?, не полазили ли хулиганье из близлежащих подмосковных посёлков или бомжи. И несмотря на все эти меры предосторожности, один раз, когда Андрюше было пять лет, на их даче, зимой, всё же, побывали "новогодние гости". И один-единственный раз, именно тогда, сын увидел своего отца таким, каким ранее не видел никогда в жизни.

– Суки ментовские! – комментировал, своё отношение к вялой и безынтересной реакции на его заявление в поселковую милицию, отец. С колотящимся от ужаса сердечком, Андрюша выглядывая из-за коридорного угла, лупая глазёнками, наблюдал как невдалеке, при свете тусклой лампочки, обычно вялый и трусливо лыбящийся отец мечется по городской, замызганной кухне. Приехавший, добравшийся домой уже за полночь, Юрий Венедиктович "прыгал" туда-сюда, перед сидящей за столом, охающей женой, как боксёр по рингу. То обещая добраться до самой Генеральной прокуратуры, чтобы найти управу на ничего не желающих делать "ментяр поганых", то клятвенно рычал обещая найти "преступников" самолично:

– Убью! Веришь, нет, Надюха, убью! Поймаю, найду кто это сделал и убью! – завершал "грозный мститель", свою речь, после перечисления нанесённых личному имуществу повреждений. Согласно поддакивающая мужу, со страхом поглядывающая на мужа Надежда Николаевна, время от времени накапывая себе в стакан из пузырька, то ли валерьянку, то ли пустырник, разбавив это дело водой из-под крана, дотягиваясь, не вставая с табуретки, произнеся "тост":

– И правильно, Юра! Убить!, убить их мало! Скоты! Скоты такие! Да как они посмели?! – опрокидывала в себя лекарство, как стограммовый выпивон. И убили бы они, однозначно убили, попадись им, в ту минуту, виновники их ущерба личному имуществу. Убили бы не задумываясь, яростно, жестоко, топча ногами, увеча всем, что попалось бы под руку. Только часам к четырём утра, женщине удалось уговорить, взбесившегося от посягательства на его "идола", мужика, выпить немного коньячку: