Блаженство кротких
Шрифт:
Эйе, как и всякий знатный египтянин, всю жизнь готовящий место своего погребения, туманно улыбнулся с налётом зависти, – Оттуда, как на ладони виден город. И большой изгиб Реки. И остров с зелёными нивами. И всё это – в золотом свете заката. Разве можно возжелать лучшего места для усыпальницы?
Он тяжко вздохнул и обвёл суровым взглядом безжизненный пейзаж ущелья с зазубринами холмов, продуваемых раскалёнными ветрами.
Гиблое место, – подумал Хануфа, и спросил, пользуясь откровенностью божественного отца, – А откуда он,
Эйе впился маленькими влажными глазками и пару минут смотрел молча. Хануфа поёжился, решив, что спросил лишнего, затронув щекотливую тему. Ему, чужестранцу, лучше бы держать язык за зубами. Но Эйе ответил.
– Голос падающей воды он слышал с детства. А с ним приходили судороги и озноб. В раннем детстве звук был особенно силён. Он катался по полу и кричал, затыкая уши руками. Но звук был в голове. Родители призвали лучших лекарей. Его лечили, но тщетно. Тогда я. – Он ткнул себя в грудь пухлым пальцем, – Я первый распознал в его припадках знак богов. Мне не поверил даже его отец. Только мать юного Аменхотепа, – он снова пересёкся взглядом с послом, – Тогда его ещё звали Аменхотеп.
Хануфа согласно кивнул. Эйе продолжил, немного отдышавшись, – Так вот, только сестра моя, царица Тийи, поверила, и то не сразу. С годами наследник понял, что этот знак шлёт ему Атон. – Божественный отец умолк, задумавшись о чём-то. – А в последние годы звук стал стихать. Он был, но становился тише и мягче, словно порог божественной реки снижался со временем, и река усмиряла свой ход. А за два дня до этого… он сказал мне… но я не поверил, – лицо его свело глубокими морщинами, глаза помутнели, – Вернее, я не мог позволить себе поверить. … И не верить не мог, – он смахнул слезу высохшим на ветру платком, – Он был так молод. Я молился и надеялся на милость Атона.
Тут Эйе осмотрелся по сторонам, и оставил посла, завидев второй паланкин, только что поставленный четырьмя эфиопами.
Из-за отброшенного полога показалась юная царица Меритатон и черноволосый мальчик с утончённым лицом. Грузный коротышка Эйе, широко улыбаясь, распростёр руки навстречу бегущему внуку – наследному принцу Тутанхатону.
Положение Божественного отца при дворе не изменилось, так как на трон сел его второй племянник. Не изменится оно и через пару лет, когда, сменив имя в угоду вернувшим былую власть жрецам Амона, на трон взойдёт его девятилетний внук Тутанхамон.
Пока Хануфа взирал на окружавшую суету – рабочих, затаскивающих саркофаг в скалу, бритоголовых жрецов Атона, чинно воздающих молитву, его никак не отпускал вопрос, который так или иначе задавал себе каждый участник церемонии.
Почему фараон, посвятивший жизнь служению Атону, обрёл пристанище именно здесь, в столь ужасающе гиблом месте?
До ответа оставалось три тысячи триста лет. И находился он далеко на севере, где хлестали песчаный берег волны холодного моря, а широкая река несла воды огромного озера в узкую бухту морского залива.
И не было еще имён ни у моря, ни у озера, ни у реки, ни у залива.
А были ветер, вода, песок, да смолистые прибрежные сосны.
17. Ночной звонок.
Элька потянулась сладко и похотливо. Перекатилась к лежавшему на спине Сергею. Он тихо шепнул, – Эля, всё, я пас. Ты выжала меня, как тюбик.
Она презрительно ткнула пальцем в плечо. – Слабак!
Сергей повернулся, и широко улыбаясь, вопросительно уставился в упор. Cкорчив рожицу, она помотала носом и перевернулась на спину. Спать не хотелось никому. Также, как и остального. Элька вытянула руки за голову, подцепив ногтями складку дивана.
– Слушай, выжатый тюбик, а давай в выходные сходим в театр? Или в оперу.
– Лучше в театр.
– Замётано. Только я выбираю.
Затем долго молчали. Копавшийся в сознании червь не давал Сергею уснуть. Бессонницы начались со смертью лодочника.
Свои! Что может быть хуже? Как отследить? Доступ к базе имеет половина тех, кто в ментовских погонах, плюс следаки, плюс прокурорские, плюс…, плюс… Бесполезно. Хрен отследишь.
Эльку же в последнее время угнетало чувство тревоги, какой-то подспудной нарастающей опасности.
Эти странные расследования. Как чемодан без ручки. Даже не чемодан, а ящик. … Ящик Пандоры. Фу ты!
Она пыталась гнать глупые мысли. И ей жутко захотелось помочь, стать соучастной, взять на себя хоть ничтожную часть тяжкого бремени Сергея.
Перевернувшись на бок, он тихо сказал, – У нас сейчас дежурства ночные, пока дроны висят над базой. Завтра мне в ночь.
– Где вы, и где база? Какой смысл в ваших дежурствах?
– Мостовой выбил вертолёт и трёх омоновцев в круглосуточной готовности. Должен быть и кто-то из наших. – Он помолчал и добавил между прочим, – А тут ещё Юрка заболел.
– Что с ним?
– Простуда. Или грипп. Врачи разве скажут? Температура второй день зашкаливает.
На звук служебного вызова они напряжённо переглянулись.
– Да, Ренат! … Появились? … Ага. … Двое? … Ага … Полежаева не беспокой. … Мало ли, что просил. Больной пусть спит – быстрее выздоровеет. …Уже на вылет? Давай, Ренат. И брать – только живыми. … Понятно, сам знаешь.
Живыми! Только живыми!
Но что-то щемило в груди – живыми, скорее всего, не удастся.
– Серёж, что случилось?
– Появились. Похоже та же парочка. С фонарями, лопатами, металлоискателем, – Сергей набрасывал одежду, – Эль, я в Управление.
Изящный «Орлан» подрагивал в белом круге вертолётной площадки на крыше Управления. Как присевшая стрекоза, лениво трепещущая крыльями.
Удар воздушной волны едва не сбил капитана с ног. Вытянутая капля прозрачного салона, внутри оказалась вполне комфортной. И тихой. Нет, звук конечно был, но говорить не мешал. Хотя говорить было не с кем. Три амбала в масках, упакованные по последнему слову армейской техники, словно их собирались выбросить в афганских горах, напоминали зомби. Они казалось спали с открытыми глазами, и отвечали коротко и односложно.