Бледная звезда при дворе Валуа
Шрифт:
После слов сына Рене сразу ощутила угрызения совести:
– Хорошо, я попробую отсудить для Вас Бретань.
Все историки и летописцы согласны с тем, что двор Альфонсо II был очень весёлым и беззаботным. Турниры, охота, пиры и разнообразные празднества требовали значительных расходов. Герцог был душой всего этого веселья. В молодости при французском дворе он обучился борьбе, фехтованию и другим физическим упражнениям, любил охоту, рыбалку и плавание. А также вместе с сёстрами разделял любовь к музыке, пению и танцам. Антонио Фриззи, итальянский историк ХVIII века, утверждает в своей книге «Воспоминания в истории Феррары», что иностранцев удивляло при герцогском дворце большое количество учёных и музыкантов, причём певцов иногда вызывали даже из монастырей. Кроме музыки, придворные любили также литературные диспуты и театральные представления, декорации к которым изготавливали известные художники. Так,
– Они несли на себе мечи и доспехи, – пишет Мариэлла Карпинелло в своей книге «Лукреция д’Эсте, герцогиня Урбино» об участниках турнира, – но были воинами такими же изящными, как дамы, прилагали массу усилий, чтобы уложить волосы и бороду, и не выходили, пока полностью не причешут их.
Что касается религии, то Альфонсо II каждое утро неукоснительно посещал мессу, а для богохульников ввёл систему штрафов. Если кто-либо считал равными Бога и Марию, тому полагалось заплатить 6 лир, а за оскорбление святых – 3 лиры. В случае рецидива штраф увеличивался, отпетым же еретикам могли отрезать язык. Кроме того, герцог принимал участие в паломничествах к знаменитым святыням. С этой целью устраивались процессии придворных, переодетых ангелами, святыми, демонами и даже Христом и Девой.
Вся эта атмосфера была совершенно противоположна той, в которой прошло детство и юность сестёр герцога. Как известно, они получили прекрасное образование, но, вероятно, нередко были свидетелями ссор своих родителей. После того, как Рене практически переселилась на виллу Консандоло, она забрала дочерей с собой, желая воспитать их в своей вере. Когда же их мать уехала на родину, перед Лукрецией и Элеонорой словно распахнулись двери темницы. Каждая по милости брата получила собственные апартаменты, украшенные великолепными картинами, собственный двор, состоящий из двадцати восьми человек, содержание в размере 200 скудо в месяц, и, по сути, пользовалась неограниченной свободой.
– Это было для Лукреции самое прекрасное время её жизни, – утверждает всё та же Мариэлла Карпинелло.
В окружении поэтом, учёных, художников и музыкантов свободолюбивая девушка, которая была воплощением бодрости и жизненной силы, отдалась удовольствием. Вероятно, кавалеров у Лукреции хватало. Поэт Торквато Тассо в своих сонетах утверждает, что у неё были глаза цвета сапфиров, волосы «как золото звёзд», белая кожа и высокая величественная фигура. Также он говорит о её мягком гармоничном голосе и хвалит её вышивку. Между тем Лукреции уже было далеко за двадцать. Нельзя сказать, что к ней никто не сватался. В одиннадцать лет её хотели выдать замуж за Франциска де Гиза, но в итоге он достался её старшей сестре, как и второй жених, герцог Немурский. Но, кажется, Лукреция сама не слишком стремилась к браку. При феррарском дворе ходили сплетни об её любовной связи с графом Эрколе Контрари, капитаном герцогской конной гвардии.
В отличие от сестры, мягкая и нежная Элеонора предпочитала уединение. В 1560 году Рене пыталась организовать её брак с протестантским принцем, Франциском Клевским, но Альфонсо II отказал ему под предлогом нездоровья сестры. То же произошло и с сыном герцога Урбино. После чего к Элеоноре уже больше никто не сватался.
Но больше всего Рене, должно быть, огорчало поведение её любимой старшей дочери.
В 1566 году в Мулене Колиньи под присягой поклялся, что не виновен в убийстве герцога Гиза, после чего Анна д'Эсте и кардинал Лотарингии по приказу короля обняли его, и взаимно пообещали больше не питать неприязни друг к другу. Но молодой герцог Генрих де Гиз и его дядя д'Омаль не участвовали в этой церемонии. Коварная Екатерина воспользовалась этой возможностью, чтобы заставить Рене отправить в Мулен «своих министров». Но принцесса отказалась прислать своих приближённых из Монтаржи, и правильно сделала, потому что была сделана попытка арестовать одного из придворных королевы Наваррской. По некоторым свидетельствам, всеобщая резня лидеров гугенотов уже была запланирована, и Мулен должен был стать ареной тех ужасов, которые впоследствии разыгрались в Париже в 1572 году.
– …только Колиньи и другие вожди пришли в полном составе, и поэтому кровавое деяние было отложено до более удобного случая, – утверждает Гийом де Феличе, историк ХIХ века, в своей «Истории протестантов Франции».
В свой черёд, Анна д’Эсте лишь внешне примирилась с адмиралом, несмотря на то, что раньше она благоволила к реформаторам, заставив Карла де Гиза однажды заявить:
– Я знал, что моя невестка была протестанткой, и что она заставила своего сына в частном порядке обучаться Аугсбургскому исповеданию.
Вскоре после Мулена вдовствующая герцогиня де Гиз вступила в брак с Жаком Савойским, герцогом Немурским. Поэтому королевский двор считал, что дальнейших требований «правосудия» с её стороны быть не могло, так как она уже выразила свою привязанность к «одному из самых совершенных принцев, вельмож или дворян», каковым считали Немура. Все отмечали, что он достоин руки «прекрасной и самой одухотворённой принцессы Европы». Но была одна загвоздка: Жак, даже если юридически не был связан узами брака с Франсуазой де Роган, ближайшей родственницей королевы Наварры, в письменном документе обязался стать мужем этой дамы и по строжайшим законам чести не должен был жениться ни на ком другом, кроме неё. Антуан Бурбон горячо поддерживал свою родственницу, и после его смерти Жанна д'Альбре продолжила это дело. Хотя Франсуаза была протестанткой, Немур, обратившись к папе с просьбой освободить его от обязательств перед ней, столкнулся с небольшими трудностями. В конце концов, французский двор подтвердил благоприятное решение папы, и Жак женился на Анне д’Эсте, к большому удовольствию королевы-матери и Карла IX. Бракосочетание было совершено кардиналом Лотарингии в Сен-Море в мае 1566 года. Однако Рене при этом не присутствовала, а королева Наварра покинула двор, возмущённая несправедливостью, проявленной по отношению к её покинутой родственнице. Церемонию бракосочетания попытался прервать дворянин, посланный Франсуазой де Роган, но у него ничего не вышло.
– Кто станет сурово критиковать шаг, вызванный позорно оскорблёнными чувствами, или упрёк, которого столь явно заслуживает вероломный поклонник? – вопрошал современник.
В этом же году до Франции докатились отголоски спора между кардиналами Ипполито и Луиджи д’Эсте. Несмотря на то, что внешне дядя и племянник все эти годы поддерживали видимость взаимопонимания, в душе они затаили неприязнь друг к другу. Младший сын Рене был транжирой и даже занимал деньги у своей сестры Элеоноры. Поэтому, когда его дядя тяжело заболел, молодой кардинал, не дожидаясь наследства, отправил своих агентов во Францию, чтобы взять под свой контроль его бенефиции. После своего выздоровления возмущённый Ипполито пожаловался на него Альфонсо II, однако Луиджи поддержали мать, старшая сестра и кардинал Лотарингии. Дядя и племянник поссорились до такой степени, что это едва не привело к потере церковных владений. Тем не менее, Луиджи добился сохранения опеки над ними благодаря Екатерине Медичи, обойдя кардинала Феррарского. Чтобы предотвратить окончательный разрыв между ними, Альфонсо II взял на себя роль посредника. Но это была не просто личная вражда: младший сын Рене, с одной стороны, усилил своё влияние в Риме, а, с другой стороны, укрепил связь с Францией.
Межу тем Монтаржи по-прежнему был надёжным убежищем для преследуемых гугенотов, но тлеющее пламя гражданской войны набирало силу в других местах. Поведение Екатерины Медичи внушало реформаторам крайнее недоверие:
– Её снова видели со своими сыновьями на церковных процессиях; она удалила от двора всех дам, которые перестали посещать римско-католические службы и церемонии; где бы ни появлялся двор, протестантское богослужение было запрещено на много миль вокруг.
Прибытие герцога Альбы в Нидерланды ускорило вторую религиозную войну во Франции. Правительство начало вооружаться под предлогом подготовки к возможному вторжению кровавого полководца Филиппа II. Но вскоре стало понятно, что новые призывы, как французских, так и швейцарских солдат, должны были сокрушить обречённых гугенотов. Они, в свою очередь, – «тайно объединённые и вооружённые» – решили перехватить инициативу и, застав двор врасплох во время его пребывания в Монсо, захватить короля. Мятежники надеялись таким образом избавить его опасного влияния кардинала Лотарингии и добиться увольнения швейцарцев. Но проект провалился. Двор совершил побег в Мо, и там по совету герцога Немурского постановил, что Карл IХ должен отправиться в Париж. Второй муж Анны д’Эсте предпринял все необходимые меры, поместив короля в центр швейцарского батальона, насчитывавшего 6000 человек, которым сам принял командование. Таким образом, принц Конде не осмелился атаковать его.
Переговоры оказались безрезультатными, и начались военные действия. 10 ноября 1567 года произошла кровавая битва при Сен-Дени. Конде командовал гугенотами, а старый коннетабль Монморанси – армией короля и пал в сражении.
– Война разгорелась вовсю, – пишет Гийом де Феличе. – Наконец, принц Конде, получив сильные вспомогательные силы под командованием Яна Казимира Пфальцского, осадил Шартр, одну из житниц Парижа.
Одновременно герцог Анжуйский, брат короля, приблизился к Монтаржи. Но Рене, благодаря умелым переговорам, удалось навязать принцу идею того, что её городок, расположенный на речной стратегической оси, должен оставаться нейтральным.