Бледный всадник: как «испанка» изменила мир
Шрифт:
Письменными свидетельствами о первых в истории эпидемиях новых для человека массовых заболеваний мы не располагаем, но последствия их, вероятно, были убийственными (подтверждением чему эпидемия лихорадки Эбола 2014 года, которая даже и на звание «массового заболевания», если честно, никак не тянет). Мы, к примеру, знаем, что натуральной, или черной оспой, одной из самых смертоносных массовых болезней, страдали еще древние египтяне, жившие за 3000 лет до нас, свидетельство чему – их мумии с изъеденными оспинами лицами, однако первое письменное свидетельство об эпидемии оспы (и то не факт, что речь идет именно о ней) датировано лишь 430 годом до н. э., когда современник Гиппократа, летописец Фукидид, живописал словами нагромождения изъязвленных трупов в афинских храмах.
Но когда же в действительности случилась первая эпидемия гриппа? Почти наверняка никак не раньше, чем 12 000 лет тому назад, и едва ли позже, чем за 5000 лет до нас, поскольку к тому времени уже были возведены первые города, создавшие идеальные условия для распространения вирусной заразы. Последствия этого, надо полагать, были чудовищными. Нам это трудно себе представить, поскольку сегодня грипп отнюдь не считается смертельно опасным заболеванием. Но ведь и в наши дни каждый гриппозный
Летописных подтверждений этому нет (полноценная письменность появилась лишь около 3500 лет тому назад), поэтому доподлинно о том, что там происходило, нам не известно, но, судя по археологическим данным, шумерский город Урук, стоявший в доисторические времена на северном берегу Евфрата, который арабы позже на свой лад называли Аль-Ирак, откуда и современное название страны, где он расположен, – самый вероятный кандидат на роль жертвы древнейшего гриппозного мора. Достаточно сказать, что 5000 лет тому назад Урук был крупнейшим и самым густонаселенным городом мира. Просто представьте себе эту картину: 80 000 жителей теснятся за высокими городскими стенами в загоне площадью 6 км2 (всего в два раза больше лондонского Сити). Иммунитета от гриппа нет ни у кого. Никто никому не в помощь. Очень многие, вероятно, не пережили первой эпидемии. Были наверняка и последующие эпидемии, но они, скорее всего, протекали помягче: даже если штаммы вируса всякий раз отличались от предыдущих, все-таки грипп он и есть грипп, и с каждой новой эпидемией иммунитет у выживших только укреплялся. И мало-помалу сезонные эпидемии гриппа стали все больше походить на современные, хотя смертность, конечно, оставалась крайне высокой по нынешним меркам.
«От других вещей есть возможность оградить себя и знать, что ты в безопасности, – писал в III веке до н. э. греческий философ Эпикур, – но когда доходит до мора, все мы, человеческие существа, оказываемся жителями города без крепостных стен» [13] . Сделавшись заболеванием человека, грипп сразу же принялся активно вмешиваться в ход истории человечества, – и началось это задолго до Гиппократа, давшего (вероятно) первое его описание. Ведь далеко не факт, что Гиппократ описал именно грипп в современном понимании. Ведь мало того что с тех пор кардинально изменилось наше понимание того, что такое «эпидемия» и «заболевание», так еще и сама болезнь успела не раз поменять название вслед за нашими представлениями о ее причинах. Вдобавок ко всему грипп легко спутать с другими острыми респираторными заболеваниями – от банальной простуды или ОРВИ до столь серьезных инфекционных болезней, как тиф и лихорадка денге, начинающихся с похожих на грипп симптомов.
13
Epicurus, Vatican Sayings (31-е из 81 приписываемых Эпикуру и эпикурейцам высказываний, хранящихся в Библиотеке Ватикана в датированном XIV в. списке).
Аккуратно ступая между смысловых ловушек, расставленных коварным временем среди слов древних летописей, историки тем не менее выдвигают гипотезу, что именно грипп был той «чумой», которая опустошила в 212 году до н. э. осажденные римскими легионами сицилийские Сиракузы, выкосив заодно и осаждавших. «Каждый день похороны и смерть, днем и ночью повсюду рыдания, – писал Тит Ливий в «Истории Рима от основания города». – В конце концов люди до того привыкли к этому бедствию, что не только не провожали умерших, как подобает, слезами и воплями, но не выносили трупы и не хоронили их: бездыханные тела валялись перед глазами ожидавших той же участи. Мертвые умерщвляли больных, больные здоровых – страхом, заразой, тлетворным запахом» [14] . Возможно, именно ОРВИ бушевала в начале IX века в войсках Карла Великого, скрываясь за псевдонимом febris Italica [15] . Вероятные эпидемии гриппа регулярно фиксировались в Европе хроникерами XII века, но первое по-настоящему достоверное описание таковой появилось лишь в середине XVI столетия. В 1557 году, на закате недолгого правления королевы Англии Марии I, эпидемия истребила 6 % ее подданных-протестантов – явно больше, чем эта ярая католичка, вошедшая в анналы истории под прозвищем Мария Кровавая, осмелилась бы сжечь на кострах [16] .
14
Тит Ливий. История Рима от основания города. Том II (XXV.9-11). – М.: Ладомир, 2002.
15
Итальянская лихорадка (лат.).
16
Сама Мария I Тюдор умерла в ноябре 1558 года на 43-м г. жизни в результате второй волны эпидемии.
На XVI век пришелся и самый разгар эпохи великих географических открытий. Корабли европейцев во множестве прибывали в Новый Свет и вместе с первооткрывателями и колонизаторами привозили туда новую для местного населения заразу. Иммунитета к европейским возбудителям у американских индейцев не было ни малейшего, поскольку ни единой из серии свирепых, но раз за разом все менее смертоносных эпидемий зоонозного происхождения они там у себя до этого не перенесли. Фауна Нового Света хуже поддавалась одомашниванию, и многие племена аборигенов продолжали промышлять охотой и собирательством. Скорее всего, грипп в Новый Свет первым завез еще Христофор Колумб со своей второй экспедицией, поскольку после его остановки в 1493 году на Антильских островах эпидемия выкосила там большую часть коренного индейского населения. В целом тот год для местного карибского населения обернулся таким же кошмаром, какой за тысячелетия до этого пережили жители месопотамского Урука, правда, на этот раз имелась и легко перенесшая грипп на ногах обособленная группа, а именно – сами конкистадоры.
Историки долгое время игнорировали роль инфекционных заболеваний в развитии событий, которые исследовали и описывали, и даже не подозревали, вероятно, о том, насколько сильно и резко те изменяли соотношение сил на местах, выборочно поражая лишь одну из противоборствующих сторон. Вплоть до XX века европейские историки, повествуя о молниеносном покорении Эрнаном Кортесом Ацтекской империи, располагавшейся на территории современной Мексики, обычно ни словом не упоминали о том факте, что «покорять» испанцам никого особо и не пришлось – всю грязную работу за них проделала завезенная ими в те края черная оспа [17] . Вот и грипп для европейцев к тому времени был лишь досадной, но привычной помехой, неизбежным крестом, который год от года приходилось нести на себе в холодные и темные зимние месяцы. Им и в голову не приходило, какой ужас вселяют приносимые ими с собою моры в сердца аборигенов обеих Америк, Австралии и Океании и насколько неразрывно неминуемая смерть ассоциируется в их сознании с пришествием страшного белого человека. «Бытует среди них поверье, перешедшее в последние годы в незыблемое убеждение, что с тех пор, как зачастили к ним в гости белые люди, неимоверно участились и сделались смертоноснее, чем когда бы то ни было прежде, и эпидемии инфлюэнцы, – писал один европеец, посетивший в XIX веке остров Танна архипелага Новые Гебриды, что ныне входит в состав Республики Вануату. – И ведь не только на Танне нас так воспринимают, а, не побоюсь ошибиться, на всех бесчисленных островах, разбросанных по бескрайним просторам Тихого океана!» Историки намек поняли, ошибку осознали, оперативно перестроились и стали именовать массовые заболевания не иначе как «пагубным наследием империализма и колониализма» [18] .
17
W. H. McNeill, Plagues and Peoples (Garden City: Anchor Press/ Doubleday, 1976), p. 2.
18
D. Killingray, ‘A new «Imperial Disease»: the influenza pandemic of 1918–19 and its impact on the British Empire’, paper for the annual conference of the Society for Social History of Medicine, Oxford, 1996.
Но тут в работу включились палеоклиматологи – и быстро поставили социальных историков на место, указав им на главную их ошибку. Палеоклиматология – наука, пытающаяся понять, каким был климат в древности и почему именно он был таким по результатам изучения осадочных пород, окаменелостей, годовых колец деревьев и прочих вторичных признаков. Выяснив, к примеру, что на закате древнеримской эпохи имело место глобальное похолодание, они предположили, что Юстинианова чума – чудовищная пандемия бубонной чумы, разразившаяся в VI веке н. э. и унесшая около 25 млн жизней только в Европе и Малой Азии [19] , – привела к тому, что заброшенные поля по всему миру заросли лесом, который подчистую «выел» из атмосферы углекислый газ, полностью устранив «парниковый эффект», из-за чего планета и остудилась до рекордно низких температур (это, кстати, на заметку современным борцам с углеродным следом и глобальным потеплением).
19
В общей сложности эта пандемия включала более двадцати волн, характеризовалась невероятным разнообразием штаммов чумной палочки (Yersinia pestis), продолжалась вплоть до второй половины VIII в., унесла жизни порядка 100 млн человек, породила ислам и прорубила хронологическую просеку между Античностью и Средневековьем в истории человечества.
Аналогичным образом волны массового мора, обрушившиеся на Новый Свет с прибытием туда экспедиций Кортеса, Франциско Писарро (завоевателя империи инков на территории современного Перу) и Эрнандо де Сото (зачинателя колонизации территории современных США), проредили аборигенное население обеих Америк настолько сильно, что это может считаться одной из причин наступления Малого ледникового периода [20] . Обратить этот климатический сдвиг вспять человечеству удалось лишь в XIX веке, когда массовый приток европейцев привел к быстрому восстановлению площади расчищенных от леса под сельхозугодья американских земель. Малый ледниковый период стал, вероятно, последним случаем, когда пандемия повлияла на климат (пока что). Дело в том, что последующие пандемии уже не приводили к столь резкому сокращению площади обрабатываемых человеком земель в силу повышения уровня механизации труда в сельском хозяйстве в сочетании с экспоненциальным ростом народонаселения, на фоне которого и десятки миллионов смертей к заметному (по крайней мере палеоклиматологам) снижению содержания углекислого газа в атмосфере не приводили.
20
W. F. Ruddiman, Earth Transformed (New York: W. H. Freeman, 2013), ch. 21.
Что до гриппа, то первая его настоящая пандемия (то есть эпидемия, охватившая больше одной части света) датируется 1580 годом. Начавшись предположительно в Азии, она перекинулась на Африку и Европу, а затем (вероятно, но точно не подтверждено) и на Америку. Здесь важно сделать оговорку. Определить первичный очаг и маршруты распространения гриппа по планете через столетия после пандемии непросто и, как мы еще увидим, любые категорические заявления историков о географическом происхождении вируса следует воспринимать настороженно. Особенно это относится к наметившейся самое позднее в XIX веке склонности европейцев, некогда наславших мор на Новый Свет, считать, что всякую новую заразу им приносит недобрый ветер, дующий из Китая или, как альтернативный вариант, с молчаливых просторов евразийских степей.