Бледный всадник
Шрифт:
Я оттащил Милдрит, что, конечно, вызвало новые споры, и тут выяснилось, что жена не так уж слепа: она обвинила меня в том, что я пытаюсь наплодить ублюдков от Исеулт, и это было, в общем-то, справедливо. Но я напомнил жене, что ее же собственный отец в молодости наплодил достаточно ублюдков, полдюжины из которых сейчас работали на нас.
— Ты оставишь Исеулт и ее служанку в покое, — потребовал я, вызвав новые слезы.
То были несчастливые дни.
И то было время, когда Исеулт училась английскому языку, или, по крайней мере, его нортумбрийскому
— Ты мой мущина, — заявила она.
Я был мужчиной Милдрит и мущиной Исеулт. Она сказала, что родилась снова в тот день, когда я вошел в дом Передура.
— Ты мне снился, — сказала она, — высокий и золотоволосый.
— А теперь тебе не снятся сны? — спросил я, зная, что ее магическая сила предвидения приходит из снов.
— Я все еще вижу сны, — серьезно ответила Исеулт, — мой брат говорит со мной.
— Твой брат? — переспросил я удивленно.
— Мы были близнецами, — пояснила она, — и мой брат родился первым, а потом, когда родилась я, умер. Он ушел в мир теней и теперь рассказывает мне, что там видит.
— И что же он видит?
— Он видит твоего короля.
— Альфреда, — угрюмо проговорил я. — Это хорошо или плохо?
— Не знаю. Сны туманные.
Исеулт не была христианкой. Она верила, что каждое место и каждая вещь имеют своего бога или богиню: повсюду, в лесах, горах и морях, полным-полно всевозможных духов. Христианский бог, наряду с Тором или Одином, был для Исеулт всего лишь еще одним божеством среди множества других невидимых сил, и во сне, по ее собственному признанию, она словно бы подслушивала разговоры богов.
Однажды, когда мы ехали рядом по холмам вдоль моря, Исеулт вдруг сказала, что Альфред даст мне силу.
— Он ненавидит меня, — возразил я, — и ничего мне не даст.
— Он даст тебе силу, — упрямо повторила она.
Я уставился на Исеулт, а она смотрела туда, где облака встречались с волнами. Ее черные волосы свободно струились по плечам, и их шевелил морской ветер.
— Брат говорит, Альфред даст тебе силу. Ты вернешь свой родной дом, а твоя женщина будет созданием золота, — сказала она.
— Моя женщина?
Исеулт печально посмотрела на меня.
— Вот. Теперь ты знаешь! — Она ударила пятками коня, пустив его галопом вдоль гребня холма; волосы ее развевались на ветру, а глаза были мокрыми от слез.
Я хотел знать больше, но Исеулт заявила, что рассказала мне все, что видела во сне, и мне пришлось удовольствоваться этим.
К концу лета мы выгнали свиней в леса, чтобы подкормить их буковыми орешками и желудями. Я закупил мешки соли, потому что близилось время забоя и мясо наших свиней и телят следовало засолить в бочках на зиму. Кое-какие запасы провизии мы получим от тех, кто арендовал землю на окраинах нашего поместья, — и я навестил их, дабы напомнить, что жду платы пшеницей, ячменем и скотом. На всякий случай, не желая, чтобы арендаторы попытались меня одурачить, я купил у кузнеца в Эксанкестере дюжину хороших мечей и вооружил ими своих людей.
Мы вовсю упражнялись
Поздняя осень принесла в Окстон проливной дождь и гостя — местного шерифа. Шерифа звали Харальдом, на него возлагалась обязанность поддерживать мир в Дефнаскире. Он явился верхом, в сопровождении шестерых всадников — все в кольчугах и шлемах, с мечами и копьями.
Я ждал гостя в большом зале, заставив его спешиться и войти в продымленный полумрак. Шериф вошел осторожно, ожидая засады, потом его глаза привыкли к сумраку, и он увидел, что я стою у центрального очага.
— Именем короля тебя вызывают на суд, — сказал он.
Его люди вошли вслед за ним.
— Ты принес в мой дом мечи? — спросил я.
Харальд осмотрелся и увидел моих людей, вооруженных копьями и топорами: заметив вдали всадников, я собрал их и приказал вооружиться. Харальд слыл в округе благоразумным и честным человеком и знал, что вторжение в чужой дом с оружием может кончиться убийством.
— Ждите снаружи, — велел он своим людям, а я жестом приказал моим опустить оружие.
— Именем короля… — снова начал Харальд.
— Я слышал тебя, — перебил я.
— На тебе долг, который следует оплатить, — продолжал шериф, — а еще — смерть человека, которую надо возместить.
Я ничего не ответил.
Одна из моих гончих тихо зарычала, и я положил руку ей на голову, чтобы заставить замолчать.
— Суд состоится в День всех святых, — сказал Харальд, — в кафедральном соборе.
— Я буду там, — ответил я.
Он снял с головы шлем, продемонстрировав обрамленную русыми волосами лысину величиной с тарелку. Шериф был лет на десять старше меня, высокий, а на руке, в которой держат щит, у него не хватало двух пальцев. Слегка хромая, он зашагал ко мне; я успокоил гончих и ждал.
— Я был в Синуите, — негромко проговорил он.
— Я тоже, — отозвался я, — хотя кое-кто и пытается убедить всех в обратном.
— Я знаю, что ты там был, — сказал он.
— Да неужели? — спросил я издевательски.
Он не обратил внимания на мою грубость. Шериф отнесся ко мне с сочувствием, однако я был слишком горд, чтобы это оценить.
— Олдермен послал людей, чтобы завладеть твоим поместьем, как только закончится суд, — предупредил он.
Кто-то за моей спиной в ужасе охнул, и я понял, что в большой зал вошла Милдрит. Харальд поклонился ей.
— Наш дом отберут? — спросила Милдрит.
— Если долг не будет уплачен, землю отдадут церкви, — ответил Харальд.
Он уставился на свежесрубленные стропила, будто гадая, зачем я построил дом, если над поместьем нависла угроза превратиться в собственность монастыря.
Милдрит подошла и встала рядом со мной. Ее явно расстроило то, что шериф привез вызов в суд, но она изо всех сил старалась держать себя в руках.
— Примите мои соболезнования по поводу кончины вашей супруги, — сказала она Харальду.