Бледный всадник
Шрифт:
Всем этим она занималась очень долго, а иногда, чтобы немного отдохнуть, обессиленно присаживалась в темноте за очагом и раскачивалась взад-вперед.
— Я не знаю, получится у меня или нет, — один раз подала голос Исеулт.
— Ну, хотя бы попытайся, — попробовал я ее подбодрить.
— Но если не получится, они возненавидят меня еще больше, — ответила она.
— Что за глупости! Чего бы этим людям тебя ненавидеть.
— Да потому, что они считают меня грешницей и язычницей.
— Так вылечи ребенка, — сказал я, — и они тебя полюбят.
Я не смог выкопать
— Сделай их пошире, — приказала она, — такими широкими, чтобы в них мог присесть ребенок.
Я сделал, как было велено, а потом Исеулт заставила меня соединить обе ямы, пробив отверстие в мягкой земляной стене, которая их разделяла. Это следовало сделать осторожно, чтобы уцелел земляной свод туннеля между двумя ямами.
— Вообще-то это все неправильно, — сказала Исеулт, имея в виду не то, что я делал, но те колдовские чары, которые собиралась пустить в ход. — Ведь взамен обязательно кто-то умрет, Утред. Где-то умрет другой ребенок, чтобы этот остался жить.
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
— Потому что мой брат-близнец умер, когда я родилась, — ответила Исеулт, — и ко мне перешла его сила. Но если я использую эту силу, он достанет меня из темного мира и заберет свою силу назад.
Сгустилась тьма, а мальчик все продолжал кашлять, хотя мне казалось, что теперь кашель звучал слабее, как будто жизнь уже еле теплилась в маленьком теле. Алевольд по-прежнему молился. Исеулт присела на корточки в дверях нашей хижины, глядя на дождь, а когда подошел Альфред, махнула ему рукой, велев уйти.
— Мой сын умирает, — беспомощно сказал король.
— Еще нет, — сказала Исеулт. — Пока еще нет.
Дыхание Эдуарда стало таким сиплым, что мы все слышали, как он дышит, опасаясь, что каждый очередной его хриплый вздох будет последним, а Исеулт по-прежнему молча сидела на пороге. А потом наконец в дождевых облаках появился просвет, слабый лунный свет омыл болота — и тогда она велела мне принести мальчика.
Эльсвит боялась отпускать Эдуарда. С одной стороны, она хотела, чтобы его вылечили, но когда узнала, что Исеулт собирается делать все без свидетелей — таково ее условие, — Эльсвит зарыдала, причитая, что не допустит, чтобы ее сын умирал без матери. Ее плач расстроил Эдуарда, который снова начал кашлять.
Энфлэд погладила малыша по головке.
— Исеулт действительно способна его вылечить? — требовательно спросила она.
— Да, — ответил я, не зная, правду ли говорю.
Энфлэд взяла Эльсвит за плечи.
— Отдайте мальчика, моя госпожа, — сказала она, — отдайте его.
— Он умрет!
— Отдайте его, — повторила Энфлэд.
Эльсвит рухнула в объятия шлюхи, а я поднял сына Альфреда, который сейчас, кажется, был легче того драгоценного пера, с помощью которого его пытались вылечить. Ребенок был горячим, но весь дрожал, и я завернул бедняжку в шерстяной плащ, прежде чем отнести Исеулт.
— Давай мне ребенка, — велела она, — а сам уходи — тебе нельзя здесь оставаться.
В результате я ждал снаружи, в темноте, вместе
Исеулт запретила нам подглядывать через дверной проем, но я уронил свой шлем возле двери и, присев под навесом крыши, мог видеть в нем отражение того, что творилось внутри.
Небольшой дождь тем временем прекратился, а луна стала ярче.
Мальчик вновь закашлялся. Исеулт раздела малыша догола и чем-то натерла ему грудь, а потом принялась читать заклинание на своем языке — ритмичное, печальное и такое монотонное, что я под него чуть не уснул. Эдуард один раз заплакал, плач перешел в кашель, и его мать завопила из своей хижины, требуя вернуть ребенка. Альфред успокоил ее, а потом присоединился к нам с Леофриком.
Я махнул рукой, чтобы король пригнулся и не затенял лунный свет перед дверью: вглядываясь в шлем, я с трудом рассмотрел, как Исеулт, теперь и сама раздетая догола, толкнула мальчика в одну из ям, а потом, не переставая читать заклинания, пропихнула его через земляной тоннель. Вдруг заклинания смолкли, вместо этого она начала задыхаться, потом кричать, снова задыхаться. Исеулт громко застонала, и Альфред перекрестился, после чего наступила тишина. Я плохо видел, что там происходит, но вдруг Исеулт снова закричала — вернее, издала возглас облегчения, как будто у нее прошла сильная боль, и я смутно увидел, как она вытащила голого мальчика из второй ямы и положила его на кровать. Малыш молчал, пока она засовывала терновые ветки в земляной тоннель.
Потом Исеулт легла рядом с мальчиком и укрылась просторным плащом. И наступила тишина.
Я долго ждал, но, так и не услышав ни одного звука, понял: Исеулт спит, и мальчик тоже заснул — или же умер. Я поднял шлем и пошел к хижине Леофрика.
— Можно его забрать? — нервно спросил Альфред.
— Нет.
— Но его мать… — начал было он.
— Подождет до утра, мой господин.
— Что я ей скажу?
— Что ее сын больше не кашляет, мой господин.
Эльсвит завопила, что Эдуард, наверное, умер, но Энфлэд и Альфред ее успокоили, и мы все ждали и ждали, но в хижине было тихо, и я наконец уснул.
Проснулся я на рассвете. Шел такой дождь, как будто вот-вот должен был наступить конец света: серый ливень, хлеставший на огромных просторах до самого Сэфернского моря, барабанил по земле, вода лилась с тростниковых крыш и бежала ручьями по крохотному островку, где притулились маленькие хижины.
Я подошел к двери хижины, в которой поселился Леофрик, и увидел, что Эльсвит наблюдает за ней из своих дверей. У нее был отчаявшийся вид: так должна выглядеть мать, приготовившаяся услышать, что ее ребенок умер.
В хижине Исеулт по-прежнему царила тишина. А потом оттуда раздался странный звук. Сперва я плохо его расслышал, потому что шел проливной дождь, но потом понял, что это смех. Детский смех — и спустя одно биение сердца Эдуард, все еще голый, как яйцо, весь грязный после ночного живительного путешествия через проход в земле, выбежал из хижины Исеулт и помчался к матери.
— Боже милосердный, — только и произнес Леофрик.
Когда я нашел Исеулт, она плакала, и ее было никак не успокоить.