Блеф
Шрифт:
Казимир галантно приблизился к Генри.
— Я попрошу вас, уважаемый мистер Пильмс, выстукать нашим дорогим хозяевам, что мы, русские эмигранты, от имени возрождаемой Российской империи приносим широкое русское спасибо за радушное гостеприимство. Русский народ не ударит лицом в грязь и наше «добро пожаловать» под звон сорока сороков для каждого марсианина!
Ковбоев отворачивается и глотает приступ смеха.
Наконец, Луиджи забирается в аппарат и затворяет дверцу.
Ирена приветливо машет ему рукой.
По уговору, Ковбоев должен состоять при русских. Лучшее, что можно сделать, — это усадить их рыбачить. Пусть сидят, глазеют на поплавки, пока заросли не будут как следует исследованы и не будет устранена неизвестная опасность в связи с нахождением на острове посторонних. Ирена более чем любезно приглашает на прогулку лорда Бриджмента.
Чопорный англичанин с покорными вздохами подбирает ракушки, привлекающие внимание хорошенькой француженки.
О'Пакки и Генри уходят в мастерскую.
— Мне искренно начинает надоедать эта история, — жалуется О'Пакки, — моё внимание не может так долго находиться на одной вещи. Правда, когда я был за отцовской спиной и имел в кармане пару шиллингов, я был гораздо нетребовательнее. Но теперь, познав на протяжении полугода изысканнейшее беспокойство, — я раб охвативших меня запросов. Нельзя так быстро опреснять интерес к жизни! Там, где мне нужна была раньше рюмка, я должен достигать эффекта уже бутылкой… Я чувствую, что ко мне приставили диез, и я должен издать очень мажорный звук… И поэтому я разнесчастный человек на свете. Спущенный за это время жирок обязует найти применение освободившимся мускулам. Короче, Генри, не доллары и работа определяют моё бытие, не авантюра даёт мне законченное удовлетворение, а то, что я, сын Эрина, должен внять его арфе, призывающей не к мелодичному звяканью рыболовных крючков и не к скрипу автоматического пера на уголке чека, а к треску баррикады или…
Пакки замолчал и возбуждённо вздохнул.
— Или? — вопрошал Генри.
— Да что там: или! Ведь занесён же я в жизненные списки мужчиной, чорт возьми!!! Неужели икры какой-нибудь молочницы или случайное прикосновение груди трамвайной кондукторши не являются определяющим фактором моего бытия? Нет, извините! Я чувствую, что я должен или итти на траву, выражаясь деликатно, или вразумительно и тщательно долбить кого-нибудь кулаком.
Генри вздрогнул и невольно взглянул в сторону Ирены. Хорошенький и многообещающий аккумулятор представлял из себя этот флегматичный тридцатидвухлетний ирландец.
— Бывает! — лояльно подтвердил Пильмс.
— Бывает, — извиняющимся тоном промолвил О'Пакки.
Генри скривил губы в тонкой усмешке и ещё раз взглянул в сторону Ирены.
— Пакки, — сказал он, протягивая руку ирландцу, — хотите пойти на одно серьёзное, лирическое, так сказать, дело? С вашей стороны лишь небольшое количество скромности и молчания. С моей… Ирена Ла-Варрен.
Пакки вспыхнул.
— Я не совсем понимаю, как это с вашей стороны и… наш директор.
— Пакки милый. Я в сущности мало пригоден на роль купидона, но бывают такие неотложные, буквально марсианские обстоятельства, когда в мысли забредают воспоминания об ипситаунской стачке… И вот, — медленно и кокетливо расставляя слова, продолжал Генри, — мне дана счастливая возможность установить, что вершительница ипситуанской комбинации имеет к своему партнёру воистину ньютоновское тяготение. Тут отлетают в сторону директорский пост Синдиката Холостяков, великий гаарсианский перелёт и многое другое.
— Вы шутите, Генри!.. А я сейчас не могу принимать шуток в этой плоскости.
— Если я шутя открываю по пяти тузов в тёмную, то вы представляете себе, как полновесны мои шутки. Но в данном случае глубочайшая серьёзность. Мне необходима только, повторяю, ваша герметическая скромность.
О'Пакки пожимает руку Пильмса.
— Ну, а теперь мы сыграем блеф на блеф! — победным голосом отрубил Генри.
3. Парламентёрские дрязги на Марсе
Дука, не набрав высоты, сделал на аэроплане десять-двенадцать кругов над островком.
Заметил, в одном месте кусты пришли в сильное движение и только… Вообще — никого.
На всякий случай пролетел ещё раз над зарослями и скинул на землю привязанный к камню пакет. Беленький квадратик быстро и достаточно заметно соскользнул вниз.
Сделав это, Дука направился к горизонту и вскоре скрылся из виду.
Через двадцать минут Годар уже распечатывал пакет.
Чётким почерком на шести языках было составлено:
«Парламентёрское обращение».
«Просьба к находящимся на острове незнакомцам — дать о себе письменные сведения. Положите пакет ночью в ста шагах от ангара на песке. В силу некоторых причин не давайте знать о своём присутствии. Если вы не враждебны и, даже, если находитесь в стеснённых обстоятельствах, то, в случае лояльности ваших действий, можете рассчитывать на всемерную помощь и вознаграждение».
— Я боюсь! — решительно сказал Пулю, — тут может быть ловушка. Они хотят от нас избавиться.
— Вздор! — оборвал Годар, — среди них женщина, и, вдобавок, она, я думаю, француженка…
— Из чего ты это заключил? — взглянул на него Пулю.
— Смотри: текст письма писан разными лицами: пять текстов явно мужская рука… А французский текст — писала женщина.
— Гм! — и Пулю погладил щетину на подбородке.
А Годар, положив на колени плоский камень, уже покрывал неровными строками клочок бумаги…
Ночью, из кустов, жадными глазами следили открытое пространство между ангаром и кустами. На отсвете океана возник женский силуэт, неспешно продвинулся к условленному месту и нагнулся к земле.
— О, Пулю! Видал? Ну, какая же это ловушка? — радосто залопотал Годар. — Давай теперь спать спокойно!
И, потуже затянув пояса (ну, какая же это для взрослого пища — два-три краба?), беглецы, прикрывшись синим пологом ночи, захрапели.
Тесно в кружке Ирена, Луиджи, Ковбоев и Генри.
На бумагу — жёлтый кругляшек света потайного фонаря.
«Мы — французы. Нас — двое. По совести — мы в отчаянном положении и наши помыслы — две жестянки консервов…»
4. Короли в тревоге
— Не нравятся мне подобные соседи! — ворчит Генри, — одно беспокойство с ними! Наткнутся на наших, с позволения сказать, гостей, будет дикий скандал!
— И так уж эти господа начинают волноваться. Вот я полетал за горизонтом, так задавили меня вопросами о «марсианском правительстве»! Извините меня, мистер Ковбоев, — поворачивается Луиджи к последнему, — но ваши соотечественники м-р Кошкодавов и м-р Пузявич непроходимые идиоты.
— Ага! Вот это лишний раз делает честь американскому сенату! Там предпочли отправить на Марс вместо филадельфийских профессоров этих джентльменов, ну и приходится с ними возиться. Конечно, я не сомневаюсь, что высокий американский сенат руководился и высокими принципами. Как можно допускать на Марс профессоров в чрезмерном количестве!!! Ведь они вернутся и будут делать еретические доклады! Помилуйте, да ведь жизнь-то на Марсе решительно не предусматривается библией!.. Если на дарвинизм объявлен крестовый поход, то по части Марса придётся окончательно развести руками!