Блеф
Шрифт:
— Добрый вечер! Как дела? Поедемте ужинать.
— Что вы, что вы? — отстранился Ковбоев, — у меня завтра решительные бои…
— Мы выручили сто шестьдесят, было тридцать. О'Пакки переведено двадцать, у нас наличными сто семьдесят тысяч, — рапортует Реджи.
— У меня, — подчёркивает Ирена, — действительно сто семьдесят тысяч… Пильмс закупил четыре тысячи акций «Техас-Ойля». У него в кассе не свыше тридцати тысяч, он всадил все свои денежки… Завтра «Техас» будет стоить сто. Да и то утром, к вечеру не больше 70-ти. Послезавтра мы частным образом пустим новые слухи и предположение Пильмса на 28-ое о продаже «Техас-Ойля» позволит нам рассчитаться с ним по… да-да, максимум по сорок, какое по сорок! 25 — уже будет довольно! Ах, — вздохнула француженка, — какие у Пильмса красивые глаза и руки! Мне даже жаль его.
Ковбоев как-то косо поглядел на неё и, неуклюже крякнув, вышел к метранпажу.
— Вот, любуйтесь, — сказал он, вернувшись и протягивая пробный оттиск первой страницы «Нью-Таймса» на 25 апреля.
И заголовки действительно «орали» о грандиозной стачке на промыслах «Техас-Ойля», угрожающей обществу полной разрухой и пожарами…
17. Использование толпы в 800 человек
Надо же было так некстати угодить!
Луиджи Дука сидит на ступеньках убогой гостиницы, в которой его заставили остановиться его четвероногие спутники, и сумрачно вздыхает:
— Ну, и дыра… Главное, что за дичь была ехать напрямки! — Правда, он обладатель двух великолепных ослов, но можно было лучше воспользоваться кружной железной дорогой.
Но не в этом дело. Вчера же вечером, как только стряхнул с себя жёлтую пыль и уже хотел нанять провожатого на промысла, Дука был ошарашен неприятнейшей новостью: на промыслах беспорядки, директор и управление сбежали с территории нефтяных полей и сидят в городе, а когда Дука разыскал директора и заявил: вот, мол, я, выписанный вами инженер, директор замахал руками, давая понять, что никакой службы в дальнейшем не предвидится, что рабочими овладели коминтерновские бредни и потому «Техас-Ойль-Компани» разорена вдрызг. На веские доводы итальянца об его затратах на переезд и потере времени директор поворчал, но оказался джентльменом, первым за последние три года встреченным незадачливым Дука, вынул чековую книжку и, посопев носом, вручил инженеру документик в 200 долларов. Директор при этом так выразительно пожал плечами и, пожимая руку Дука, так меланхолически глядел в угол, что тому при всём нежелании стали ясны горестные обстоятельства, благодаря которым с разнесчастным «Техас-Ойлем» его ничего более не связывало. «Техас-Ойль» страдает сам по себе, вы страдайте сами по себе. Дука с горя решил напиться, но оказалось, что это невозможно в Ипси-Таун: во всём Техасе от Боуай до Президио, и от Камерона до Дэллема нельзя было найти ни одного легального глотка алкоголя. Даже если встать на перемычку округа Том-Грин и посмотреть на Новую Мексику, и на Оклахому, и на Индейскую территорию, и на Луизиану — всё равно — сухой вид этих штатов заставит повернуть глаза и ноги к Мексике — благословенной в спиртуозном отношении — туда! скорей! — через Рио-Гранде в Чигуагуа или Коагуилу — куда ближе вам будет из Ипси-Тауна.
Луиджи печальным взором скользит по темнеющему небосклону, встаёт и сумрачно шагает в центр города в ресторан «Гордость Техаса» — единственное место, где можно получить макароны с сыром.
За столиками из всех снующих золотых и нормальных челюстей слышатся будоражащие нервы граждан Ипси-Тауна слова:
— …Стачка! Коминтерн… с забастовщиками ничего нельзя поделать! Вот уж четвёртый день! Говорят, всё оборудование разрушено!.. А пожары будут! Будут непременно!
Дука в полнейшей апатии тычет вилкой по тарелке, где свились в страстных узлах скользкие холодеющие макароны, пьёт похожее на нефть пиво и делает мысленные попрёки своей судьбе…
О'Пакки, отправив очередной и последний отчёт Ковбоеву, с телеграфа зашёл под манящую вывеску «Гордости Техаса», где желал скоротать несколько часов, остающихся ему до поезда.
Невыразимое удовольствие почивало на нём; его дремавшие при папашиных еженедельных выдачах инстинкты заядлого авантюриста разрешились теперь колоссальным достижением… Правда, помогли весьма существенно шестьдесят тысяч долларов, но результат! Промысла остановились для того, чтобы мирно возобновить работу к 1-му числу. Ха-ха! Но зато какая паника закачена на Нью-Орлеанской бирже! Невиданная паника! Вчера, 27-го, «Техас-Ойль» стоил 14 долларов за акцию утром и 8 к вечеру!!! А 25-го ещё шёл по 400! Здорово!
Пакки, полузакрыв глаза и позабыв об испускающем горячий аромат полусыром бифштексе, ворочает в памяти свои переговоры с рабочими промыслов.
— Хо-хо!
Ночью, при свете потайных фонарей, О'Пакки (форма охранника на промыслах) у опрокинутой бочки выплачивает утроенное жалованье забастовщикам… Как просто! Он обещал эти выплаты столько времени, сколько они продержатся, — ясно, что никто из начальства и из властей не могли проникнуть на участок промыслов, где была готовая на всякие разрушения толпа в 800 человек. О'Пакки уговорил закрыть фонтан, забивший недавно, и его задвинули крышкой… Завтра он не придёт выплачивать установленный гонорар, — рабочие проклянут неведомого провокатора и пойдут на перемирие, а через 3–5 дней акции «Техас-Ойль-Компани» будут популярнее Чарли Чаплина.
Когда человек, занятый сильно своими мыслями, стряхнёт их с себя, то в следующий момент он становится необычайно проницательным; потом, разумеется, гаснет…
Так и тут: бросив вспоминать о беспокойной ночи, проведённой в разбрасывании «коминтерновских» прокламаций, и вознамерившись деловито приступить к бифштексу, О'Пакки бегло окинул ресторанную публику и выудил за соседним столиком унылую фигуру Луиджи Дука, задумавшегося над макаронами.
Сентиментальное воображение, вообще отличающее ирландцев, услужливо набросало в его уме непривлекательную картину передряг, которые протащил и продолжал тащить на своих узких плечах незнакомец, сидящий за соседним столиком. Так как удача тянет на общительность и вызывает филантропические побуждения, то О'Пакки возымел желание войти в разговор с соседом. Минуту спустя они сидели друг против друга.
— Какой муссон занёс вас сюда, дружище? — ласково спросил О'Пакки итальянца.
Дука, горестно усмехнувшись, посмотрел на своего внезапного знакомого.
— Было бы правильнее сказать — Муссолини, а не муссон, — мягко поправил он.
О'Пакки расхохотался и заказал портер.
Короче, Дука и О'Пакки из ресторана наскоро погнали в гостиницу, где находились ослы и багаж инженера, захватили драгоценные чертежи и, оставив в подарок длинноухую пару хозяину, направились на вокзал.
Приказом О'Пакки Луиджи Фамли-Дука был утверждён инженером для поручений при редакции «Нью-Таймс».
18. Битва русских с кабардинцами, о которой здесь ничего не написано
25 апреля 1924 года мисс Ирена Ла-Варрен за 2 минуты до закрытия биржи внесла в обеспечение своей заявки на покупку «Техас-Ойля» — сто тысяч долларов. Генри Пильмс выставил предложение — 4100 штук и также внёс залог.
26 апреля вышел номер «Нью-Таймса»… 26-го к полудню появилось экстренное прибавление.
27-го все газеты Нью-Орлеана были полны перепечаток из «Нью-Таймса», со ссылкой на источник! Ого! Сам «Нью-Таймс» блестел грозными заголовками и глушил биржевиков сенсациями об Ипси-Таунской стачке.
28-го номер вышел с совершенно чёрной от громадных шрифтов страницей, — другие газеты постыдно угощали своих читателей вчерашними новостями. Строчка: «От собственного корреспондента в Ипси-Тауне» дала такой передовой газете, как «Нью-Таймс», в два дня сорок тысяч новых подписчиков.
В этот день Ирена сидела за столом покупок и ждала 12-ти часов для утверждения сделки… В десять часов котировка «Техас-Ойля» была 7.30! К половине одиннадцатого — 6.10; в одиннадцать 5.20! В половине 12-го на доске значилось уже 4 доллара! Четыре доллара за акцию, стоившую шестьдесят часов назад в 100 раз дороже! Четыре доллара! В двенадцать Ирена подписала чек на 12710 долларов за 4100 штук акций Генри Пильмса, проданных по 3.10!!!