Блэквуд
Шрифт:
— Я попала в точку, не так ли?
Его пристальный взгляд прошелся по моему телу, и я в сотый раз задалась вопросом, о чем он думал. Я была одета в футболку с логотипом колледжа и шорты. Ничего особенного, но он так смотрел на меня, что под его взглядом я чувствовала себя, словно на мне не было ничего, кроме тонкого нижнего белья.
Я прошлась взглядом по линии его горла, затем по изгибу кадыка, к волосам на груди, исчезающим под рубашкой. Его борода даже нравилась мне, и я часто ловила себя на мысли, что задаю себе вопрос, какого это будет — почувствовать её на моей коже. Я списала это
— Как ты научился реставрировать книги?
Он снова посмотрел мне в глаза, теперь его зрачки были расширены, взгляд потемнел.
— Ты не единственная, у кого здесь есть образование.
Я решила сыграть под дурочку:
— Ты закончил университет?
— О да. У меня две ученые степени по истории, и мой отец всегда питал слабость к старым книгам.
— Так это он научил тебя?
Он кивнул, но, не отводя взгляда, продолжал смотреть мне в глаза.
— Для него это было просто хобби. Он просто делал кое-что, как одолжение коллекционерам книг или моей маме.
— Твоей маме?
— Это её библиотека. Книги вон там, — он указал на ряд в конце, — это были её отреставрированные секции. У нее было несколько раритетных первых изданий, и папа потратил годы на восстановление некоторых из них.
На этот раз он, казалось, горел желанием поговорить. Его родители были для него приятным воспоминанием, чем-то теплым, что растопило лед, он оттаял и перестал вести себя с обычной холодностью.
— Какие были её любимыми? — спросила я, желая вовлечь его в разговор, чтобы его речь была живой.
Он взглянул на книжный шкаф и улыбнулся. На самом деле улыбнулся. Он был красив, как косматый отшельник, но когда улыбался, становился неотразимым. Моё сердце бешено заколотилось, и у меня возникло ощущение, что я падаю с первого крутого склона американских горок.
— Мама всегда очень любила «Алису в Стране чудес». Папа нашел потрепанное первое издание. На это ушли месяцы, но он затянул переплет, освежил чернила, а затем подарил её ей на тридцатую годовщину их свадьбы, — ответил он. Его улыбка померкла. — Это был последний раз, когда мы были все вместе.
— Твоя семья?
— Да, — ответил он и откинулся назад, его настроение ухудшалось с каждой секундой.
— Сколько у тебя братьев и сестер? — спросила я, не оставляя попыток разговорить его, хотя момент был упущен.
— Мне нужно вернуться к делу, — ответил он, поднося увеличительное стекло поближе. — Коллекционер ожидает, что это будет сделано в течение месяца.
Я снова забросила удочку:
— Если у тебя есть диплом по истории, почему ты не пошел преподавать?
— Я так и сделал.
— Почему тогда перестал?
Он вздохнул:
— Как ты думаешь, сколько еще ты здесь пробудешь?
Всё тепло, которое было только мгновение назад, исчезло. Я почувствовала укол боли и отмела его. Он с самого первого дня ясно дал понять, что не хочет, чтобы я находилась здесь. Наш короткий разговор не изменил этого факта. Хотя где-то в глубине души я желала этого, хотела, чтобы он открылся мне достаточно, чтобы я могла понять, можно ли ему доверять.
— Еще несколько дней, два или три максимум, — ответила я. Мне нужно было больше времени, чтобы обыскать дом, и моя нога, хотя и подлечилась, была пока не в лучшей форме для пеших прогулок.
Его холодная ухмылка вернулась.
— Теперь, когда ты показала мне, насколько ты независима, скажи мне, как ты собираешься подняться обратно по лестнице.
Я напустила на себя беззаботный вид.
— Я собиралась немного осмотреться здесь внизу на минутку. Ты знаешь, надо подготовить мой рюкзак к тому времени, когда я смогу снова выйти отсюда.
— Ты собралась вынюхивать, — проговорил он. Его намек на веселье ободрил меня.
— Просто осмотреться вокруг. Потренировать мою ногу.
— Флаг тебе в руки, — ответил он, наклонился вперед и снова взглянул сквозь стекло.
— Правда? Могу делать, что пожелаю?
Он не ответил, просто взял авторучку из стаканчика и начал обводить контуры выцветших букв.
— Хорошо, тогда увидимся позже. — Я оттолкнулась от стола, и он слегка пошатнулся.
Гаррет застонал и отдернул руку от книги.
— Ой, прости.
— Просто иди, — проговорил он, заправляя волосы за ухо и наклоняясь ближе к странице. — И если ты упадешь с лестницы в подвал, не жди помощи в ближайшее время.
— Понятно, — ответила я и вышла из библиотеки, моя хромота уменьшалась по мере того, как я вытягивала ногу. Пройдя через фойе, я вошла в небольшую гостиную.
Мебель казалась изящной, и тонкий слой пыли, покрывавший всё, подсказал мне, что этой комнатой не очень часто пользовались. Одну стену занимал камин, возвышаясь над очагом, который представлял собой широкое пространство из темного кирпича. Я подошла к нему и стала изучать фотографии, расположенные над каминной полкой.
Семейный портрет, где матриарх и патриарх занимали центральное место на большом фото. Миссис Блэквуд с длинными темными волосами улыбалась мне сверху вниз, а мистер Блэквуд смотрел на неё. Его подбородок был очерчен той же резкой линей, что и у Гаррета, а его любовь к миссис Блэквуд светилась в глазах всё так же ярко, как и тогда, когда был сделан снимок.
На другой фотографии слева были изображены трое детей. Лилиан была одета в летнее платье в цветочек и ослепляла яркой улыбкой. Гаррет изогнул уголок губ, как будто улыбался какой-то своей собственной шутке. Его темные волосы резко контрастировали с белизной дома. Харт не смотрел в камеру, его сосредоточенный взгляд был направлен за спину фотографа, возможно, он увидел что-то в лесу. Все трое унаследовали красоту своих родителей, хотя Гаррет больше всего походил на своего отца.
Я протянула руку и провела пальцами по его лицу. Только темный намек на щетину покрывал его щеки, которые казались полнее, а глаза ярче. Как давно было сделано это фото? Харту на вид было самое большее лет пятнадцать, так что должно было пройти как минимум пять лет. Когда фотограф нажал на кнопку, мой отец был ещё жив.