Блеск клинка
Шрифт:
Когда Жак Кер со своим мулом и пустой телегой покинул мастерскую, под его крестьянской одеждой было замаскировано стальное чудо. Этим доспехам не было цены, потому что подобные вещи прежде не делали, но Кер настоял, чтобы оружейник принял сумму, равную стоимости нескольких полных доспехов, что Хью и сделал с радостью.
— Он, должно быть, очень богат, — сказала Мария.
— Он, наверное, думает, что мы не сможем повторить весь процесс, — сказал Абдул, который и сам серьезно сомневался на этот счет.
— Вероятно, не сможем, — отозвался Хью из Милана. Он взъерошил волосы Пьера своей большой, жесткой рукой: — Ты можешь помещать все шлемы, какие захочешь, в сундучок для закалки, мой мальчик!
— У нас больше нет упавших звезд, — заметил Абдул.
— А, черт с ними, падающими звездами. Зато в полях много рогатого скота, Абдул. И дубильщик, который дубил шкуру, все еще живет в Руане. Ступай к дубильщику, Абдул, и купи мне много, очень много таких шкур. Все дело в коже, Пьер. Я знаю, это кожа сыграла роль, и это была твоя работа.
Глава 7
Все крестьяне знали, что французская армия собирается под знамена маршала де Буссака. Говорили, что объектом его наступления будет Руан, главная опора английской власти во Франции. Дерзость этой части французов придала новую уверенность в своих силах их ленивому королю, так что многие англичане с удивлением разводили руками. Даже Хью из Милана не верил этому.
Николас Миди, каноник собора, который произносил проповедь во время сожжения Девы, проявлял глубокое и искреннее участие к людям. Он предостерегал их с кафедры церкви Сент-Уэн, что божья кара может обрушиться на них. Он призывал их блюсти чистоту совести. Пусть не одна душа не будет греховной и продажной, чтобы не привлечь Принца Тьмы и его легионы в Руан. Если человек имеет что-то на совести, пусть придет, покается в своих грехах и получит прощение. Добрые христиане всегда так поступают, а особенно в минуты опасности. Потому что дьявол в стенах города и французская армия снаружи — это слишком много для одного города.
Люди не особенно боялись французов, так как сами были французами, но вселяющий ужас образ дьявола возникал из пылкой проповеди каноника со столь драматической реальностью, что казалось, будто добрый каноник лично общался с ним. Перед исповедальнями выросли длинные очереди.
Изамбар теперь постоянно находился при монастыре собора, и каноник поощрял его практическую деятельность, которую он сочетал с духовными обязанностями. Он призывал людей создавать запасы продуктов, особенно муки, зерна, жира, масла, овощей, орехов, изюма, а также мяса в виде солонины. Мясо во время осады было особенно необходимо, но для бедных оно и в обычной жизни было роскошью; а теперь, когда в нем особенно нуждались, оно, казалось, вообще исчезло с лица земли. Фермеры, которые всегда знали все новости первыми, угнали крупный рогатый скот в леса, а свиней припрятали на чердаках с сеном. Когда напуганные горожане отправлялись в сельскую местность за покупками, они могли купить лишь несколько старых коз. Их мясо все вдруг стали считать вкусным и питательным, к тому же их можно было доить, если только умеешь. А вот свиней, как утверждали фермеры, доить нельзя.
Год заканчивался, и напряжение нарастало. Задолго до наступления сумерек закрывались городские ворота, поднимались мосты и опускались крепостные решетки. Горожан, оказавшихся за пределами города, или крестьян, застигнутых в городе, стражники допрашивали с пристрастием, прежде чем разрешить им проход на следующий день. При этом они чаще всего оставались без завтрака, потому что ворота открывались не ранее полудня, а в гостиницах не очень хотели обслуживать чужаков. На рынках было полно народа, цены выросли, но люди скупали все подряд. На самом деле город был набит продуктами, хотя никто не признавался в этом. Хью, как и все, имел тайник с провиантом, о котором он никогда не упоминал соседям, а Мария отложила небольшой тайный запас, о котором не знал даже Хью.
Потом появилась французская армия, и ворота вообще перестали открывать.
В один прекрасный день французский глашатай, избранный за свой замечательный голос и одетый в безупречные доспехи, подъехал к воротам и громко потребовал, чтобы их немедленно открыли именем Его Величества короля Карла, который является королем Франции и требует вернуть этот город.
Английский герольд ответил со стены столь же громко, что ворота не будут открыты и что город принадлежит королю Генриху, который также был коронован в качестве короля Франции и не собирается отдавать свое имущество. С угрожающей вежливостью французский глашатай объявил, что атакующая армия исключительно сильна и что сопротивление бесполезно, потому что Руан через неделю умрет от голода. Английский герольд ответил, что продовольствия в Руане хватит до дня Страшного Суда и что город продержится до этого дня и даже дольше. Грубый копьеносец, возможно, слегка опьяненный всей этой обстановкой, в полном пренебрежении к законам рыцарства бросил сверху на блестящего посланника баранью ногу, чтобы показать, как велики их запасы продовольствия. Возмущенный француз с чувством воскликнул: «Бросаю вызов от имени короля Карла!» — и швырнул на землю свою латную рукавицу с такой силой, что даже на стенах услышали звон. Его паж подобрал ее и подал ему; они несколько раз мастерски осадили лошадей, повернувшись спинами к противнику, чтобы продемонстрировать свое презрение, затем совершенно согласованно описали круг и гордо ускакали во Францию.
За исключением неудачного инцидента с бараньей ногой, прелюдия к смерти и разрушению была исполнена безупречно. Никто не мог попасть в Руан или выйти из города. Через несколько дней посыпались камни и стрелы; на стенах и улицах появились раненые. Сначала Хью приказал Пьеру оставаться в доме днем и ночью. Однако решительная атака на город обычно не предпринималась сразу после начала военных действий. Долгие недели эти действия ограничивались стрельбой издалека из луков и арбалетов да несколькими камнями, брошенными из катапульты, впрочем город был за пределами досягаемости этого эффективного ручного оружия. Когда Хью убедился, что осада идет своим чередом, без осложнений, он разрешил Пьеру свободно гулять на улице с другими детьми, полагая, что разумно познакомить его с опасностями жизни, которые подстерегают каждого, в том числе и Пьера, независимо от того, будет он монахом, торговцем или оружейным мастером.
Квазивоенный статус, который обеспечивала Хью его профессия, открыл перед ним многие двери. Воюющие люди из всех слоев общества были рады приветствовать эксперта, изготовляющего доспехи, которые считались непробиваемыми. Однажды Хью пригласили в замок, который возвышался над стенами и был фактически неотъемлемой и сильнейшей их частью. Пьер настойчиво упрашивал взять его с собой, Мария по непонятным причинам не возражала против этого, и Хью сначала с неохотой, а потом с большой гордостью разрешил ему пойти.
Первое впечатление Пьера от войны настолько поглотило его, что он, забывшись, вышел в один из проемов зубчатой стены, на которую их привел английский сержант для лучшего обозрения. В тот же миг тяжелая рука англичанина опустилась на его голову и заставила его упасть на пол, и прежде чем он успел приподняться, Хью коротким пинком отбросил его в безопасное место за зубцом.
— Такая голова как у тебя привлечет огонь всей французской армии, — предостерег его сержант.
Они подождали, зная, что сейчас произойдет.
В воздухе раздалось жужжание, затем удар в стену за ними, и что-то металлическое упало на пол вместе с горстью выбитых из стены камешков. Хью поднял стрелу. Это был короткий железный цилиндр с заостренным концом и небольшим кожаным хвостовиком для стабилизации его положения в полете. То была арбалетная стрела, смертельный снаряд, запрещенный Церковью.
— Эта штука была бы сейчас в твоей голове, Пьер, если бы не быстрая рука сержанта, — сказал Хью. — Я же говорил, чтобы ты не подходил к амбразурам.