Блеск клинка
Шрифт:
Глава 4
Дом Хью из Милана был обставлен с роскошью, которая поражала соседей. В жилых комнатах за мастерской видели кресла с высокими спинками, не хуже чем у епископа в церкви. Вместо сундуков, которые в то время большинство людей использовало как удобное средство для хранения домашнего скарба, Хью привез из Италии идею шкафа с дверцами и выдвижными ящиками, так что не было необходимости вытаскивать все из сундука и укладывать обратно, чтобы достать какую-нибудь вещь.
Большая кровать в его доме возвышалась на два фута от пола и была окружена пологом, защищавшим от французской ночной прохлады. Даже кровать Абдула в его маленькой комнатке была приподнята над холодным каменным полом, а тепло обеспечивала прекрасная шкура леопарда, которой позавидовал бы и герцог.
Хью не мог себе позволить дорогих деревянных панелей, которыми начали украшать свои дворцы самые богатые феодалы, но шкуры старых домашних животных были ему по карману. Поэтому, как у многих процветающих буржуа, на стенах его дома, чтобы их не продувало зимой, висели хорошо выделанные шкуры рогатого скота мехом наружу. Выглядело это грубовато, зато результаты были превосходными.
Просторная кухня, где обедала вся семья, выходила на задний двор. На кухне был огромный очаг, в сооружение которого Хью вложил много сил, оборудовав его наилучшим образом. Крюки, которые поддерживали горшки для приготовления пищи, были подвешены над огнем с помощью хитроумных шарниров и поднимались так плавно, что ни капли не проливалось. Мария могла поднимать их, не обжигая пальцы. Она жаловалась, что во время приготовления мяса на решетке жир стекал в огонь, и Хью придумал новую решетку, в каждом стержне которой был выкован желоб, так что жир и сок стекали в широкий поддон. Его жена делала прекрасную подливку, которая играла не последнюю роль в его тучности. Этой подливкой поливали мясо, а снизу подкладывали кусок хлеба, чтобы остатки не стекали на вогнутые полированные дощечки, служившие тарелками, и не пачкали стол.
Хью также изготовил вертел, такой длинный, что на нем можно было зажарить одновременно полдюжины гусей; и хотя всегда был в распоряжении один из подмастерьев, чтобы вращать его, Хью дал свободу воображению и сконструировал большой часовой механизм, который приводился в движение тяжелым железным грузом и мог вращать вертел долгое время, не требуя к себе внимания. Но Мария обычно забывала завести механизм, так что он редко использовался. Хью полагал, что этот механизм можно соединить с ветряной мельницей, тогда он будет вращаться постоянно, но потом решил, что этот проект не заслуживает внимания.
Гобелены считались роскошью, которую могли себе позволить только очень богатые, но Мария была мастерицей плетения из тонкого тростника, который продавали уличные торговцы. Она сплела из него изящный экран и поместила его между очагом и столом, чтобы умерить жар, когда они обедали. Она изготовила также циновки для пола, по ним приятно было ходить, к тому же они источали аромат чистоты и свежести. Ее аккуратность и исключительная чистота, в которой она содержала дом, считались эксцентричными в то время, когда большинство женщин позволяли пыли и мусору скапливаться в таком количестве, что можно было оступиться.
Мария хотела посмотреть сожжение, как и все, но неожиданно появились подмастерья и с порога объявили, что Хью и Абдул вернулись. Подмастерья распрягли и поставили в стойло мулов. Они так спешили, что готовы были тотчас же бежать на площадь Старого Рынка, не поев и не покормив животных.
Мария, которая не выносила чувства голода, сунула им огромный ломоть свежего хлеба:
— Эй, дикари! Вам станет дурно от голода. Съешьте что-нибудь.
Амброз, чье лицо было покрыто глубокими оспинами и не стало более привлекательным от пушистой бородки, сменившей юношеские угри, ответил, что ему не станет дурно. Клемент был немного постарше и уже год брился, его можно было назвать симпатичным, если бы не косоглазие. Он сказал, что видел, как человека посадили в мешок вместе с обезьяной и бросили в Сену за его преступления. Конечно, ему не будет дурно.
— И проследите, чтобы мулы были накормлены, — приказала Мария, — иначе вы никуда не пойдете, дурно вам или нет.
Тут они вспомнили о Пьере и, пока кормили мулов и жевали хлеб, сообщили Марии, что мастер подобрал на дороге странного больного мальчика и скоро приведет его домой.
— Правда? Ну что ж, посмотрим! — воскликнула Мария.
— Как это похоже на моего Хью, — подумала она. — Очень похоже.
Она занялась кухонными делами, довольная, что жизнь возвращается в свою колею, после недельного одиночества в пустом доме:
— Иисусе! Ни звука из мастерской ночью! Ни стука молота! Как может женщина спать в такой обстановке?
Во дворе раздался шум, возвестивший о возвращении мастера, и она увидела, как Абдул передает безвольное тело незнакомого мальчика на руки Хью. Абдул дернул мулов за поводья, и умные животные самостоятельно вошли в стойло, фыркая от удовольствия, что они, наконец, дома. Это были собственные мулы Хью, послушные и работящие, в отличие от вьючных мулов, которых он нанял для путешествия. Хью пересек со своей ношей мощеный булыжником двор и вошел в дом.
Когда Мария взглянула на лицо мальчика, доброе сердце итальянки растаяло как масло:
— Святая Дева! — воскликнула она. — Что случилось с этим бедным ребенком?
— Я нашел его на дороге, Мария. Он просил есть. Отец Изамбар говорил с ним и посоветовал, чтобы мальчик попросил приюта у нас. Я думаю, пусть он поживет у нас денек-другой, пока его лихорадка не пройдет.
— Посмотри на его руки! Они все покрыты волдырями!
— Его отца и мать убили в лесу. В наше время разбойники стали более осторожными, чем раньше. Они сожгли тела. Юноша боролся с огнем голыми руками и обжег их.
— И ты взял его на казнь после всего этого? Почему ты не привез его прямо домой?
Лицо Хью просияло как теплая, добрая, круглая луна. Ясно было, что Пьер будет принят радушно.
— Моя дорогая жена, на дороге он выглядел лучше. Абдул дал ему целую пригоршню фиников. Он спал почти всю дорогу. Я не хотел посылать его домой с парнями. Мы не могли не поехать на казнь, поэтому, чтобы не тревожить тебя, я взял его с собой.
— Ох, Хью, глупый ты человек. Его нужно немедленно уложить в постель.