Блеск презренного металла
Шрифт:
— Вы хотите сказать, что этот инцидент на Канарских островах — заслуга нашей прокуратуры? — с интересом спросила я.
— Вы отлично понимаете, что я хочу сказать! — поморщился Ерохин. — Публикации должны быть сдержаннее, взвешеннее…
— Расчетливее, — подсказала я.
— Если хотите, и расчетливее! — строго проговорил Ерохин. — Или взять, например, ваш случай. Подняли хай на весь город, всех переполошили, в суд обратились! Как же, идет наступление на свободную прессу! А чем все кончилось, Бойкова? Пшиком?
— Как? Уже кончилось? — радостно спросила я. — Уже пошли на попятную, Ерохин?
Он утомленно прикрыл глаза и негромко сказал:
— Вы все-таки выбирайте выражения, Бойкова! Я при исполнении… Что это значит — пошли на попятную? У нас имелся сигнал. Мы обязаны были его проверить. По закону. В результате проверки факты не подтвердились. Произошла ошибка. Мы приносим вам свои извинения, но и вы соблюдайте такт, Ольга Юрьевна! Я понимаю, — с ехидством добавил он. — Специфика работы накладывает на ваше поведение свой отпечаток… Поневоле становишься бесцеремонным, когда приходится ежедневно копаться в грязном белье, — он сдержанно хихикнул себе под нос.
— Да, это накладывает отпечаток, — хладнокровно сказала я. — Что поделаешь, профессиональная болезнь папарацци. То ли дело — борьба с экономическими преступлениями. Роешься, можно сказать, в туалетной бумаге, но при этом не теряешь ни грамма ни деликатности, ни такта. Остается только завидовать.
Ухмылку с лица Ерохина как ветром сдуло. Он отвернулся и, взяв со стола какой-то листок, проговорил скучным голосом:
— Вот постановление о прекращении следствия в отношении вашего дела. Можете приступать к работе. И позвольте дать вам хороший совет, Ольга Юрьевна… Допустим, я могу оценить ваше остроумие, хотя, откровенно говоря, оно и мне не кажется вполне уместным. Но очень многим оно может просто не понравиться, и у вас опять начнутся неприятности. Подумайте об этом!
— Это угроза? — спросила я.
— Ну что вы! Просто пожелание. Почти дружеское, — с издевательской любезностью сказал Ерохин. — У меня-то к вам теперь никаких претензий не имеется…
— Интересно, куда это они исчезли так быстро? — удивилась я. — А подпись на накладной? А призрак Галабуцкого? А рулон бумаги? Фургон, на котором ее увезли в неизвестном направлении? Участие в этом деле Кособрюхова, наконец! Все это было. И кто теперь распутает весь этот зловещий клубок? Без моего участия у вас ничего не получится!
— Я же вам сказал, — терпеливо произнес Ерохин. — Произошла ошибка. Все уже выяснилось. Известен и поставщик, и получатель бумаги. Подпись на накладной вам не принадлежит — просто похожа. Кособрюхов? Он не имеет к этому делу никакого отношения, насколько я знаю. Вас кто-то ввел в заблуждение.
— Он же и ввел, — возразила я. — По-моему, вы довольно поверхностно провели расследование. Вы должны были выяснить, кто меня подставил.
— Все, что я был должен, я сделал, — сухо ответил Ерохин. — Вам не стоило бы учить меня работать, Ольга Юрьевна! Это уже неостроумно. И, между прочим, хочу вас предостеречь — чисто по-дружески. У меня к вам претензий действительно нет, но они могут появиться скоро у другого ведомства…
— Что вы имеете в виду? — насторожилась я.
— Вы заговорили про Кособрюхова, — сочувственным тоном сказал Ерохин. — Не берусь утверждать, но краем уха я где-то слышал, что у вас с Кособрюховым вышел какой-то конфликт? Будто вы даже нанесли ему побои? Честно говоря, я не поверил. Все-таки это слишком даже для папарацци, сказал я себе! Ведь этого не было, Ольга Юрьевна? — в его сладком голосе отчетливо слышалось злорадство.
Однако они пасут меня, не покладая рук, с досадой подумала я, — передают как эстафетную палочку. Ну что ж, сама виновата, нужно учиться сдерживать свои инстинкты. Я мило улыбнулась и сказала:
— Ну что вы, разве я позволила бы себе избить чиновника из комитета печати! Это очевидная клевета!
Ерохин покивал головой, а потом неожиданно сказал:
— Я так и думал. Конечно, это может быть только клеветой… Но не стоит забывать, что, если появятся свидетели… — он взглянул на меня в упор торжествующим взглядом.
Грубая натура папарацци позволила мне без труда выдержать этот взгляд, и я хладнокровно парировала:
— Дорогой господин Ерохин! Если вдруг такие свидетели появятся, то это будут лжесвидетели, не сомневайтесь! Сами посудите, как могла я, слабая женщина, нанести побои здоровому мужику? Да и зачем? Такому ничтожеству достаточно подзатыльника…
Теперь Ерохин смотрел на меня с опасливым любопытством. Видимо, ему впервые в жизни попался такой строптивый экземпляр, и он не представлял, какое коленце я могу выкинуть в следующую минуту.
— В общем, я вас предупредил, — сказал он в заключение. — Кстати, можете уже сейчас забрать свою документацию — она в порядке. Видите, мы относимся к вам предельно объективно, а вы этого не цените! Но я все-таки надеюсь, что вы сумеете сделать правильные выводы… Желаю удачи!
Ну уж если сам Ерохин желал мне удачи, о большем и мечтать не стоило! Наверное, стоило хорошенько поразмыслить о предупреждении, которое он мне сделал. Безусловно, он что-то знал о планах Кособрюхова. Пока эти планы, скорее всего, являлись секретными, но Ерохин не смог отказать себе в удовольствии поддеть меня. Мне же следовало отнестись к информации чрезвычайно серьезно, чтобы не попасть, как говорится, из огня да в полымя. Но моя голова была занята уже совсем другими вещами.
Мы возвращались в свой офис, можно сказать, победителями, и у нас опять появлялось ощущение твердой почвы под ногами. Великое дело — своя контора! Недаром чиновники так любят обзаводиться многочисленными кабинетами, приемными, секретарями и прочими аксессуарами. Толстые стены придают уверенности и создают впечатление незыблемости положения. Вне стен своей крепости человек становится жалким и слабым, этакой игрушкой стихий — нам уже дали это почувствовать, надеясь, что мы сделаем правильные выводы.
Но в тот момент, повторяю, я, с одной стороны, пребывала в состоянии некоторой эйфории, а с другой — голова у меня уже была занята совсем другой проблемой. Мне хотелось порыться в наших архивах, чтобы отыскать сведения об автомобильной аварии двухлетней давности, унесшей жизни родителей Аглаи. Ведь, по сути дела, кроме имени я ничего о ней не знала. Наша с ней встреча после неожиданного знакомства с человеком, назвавшимся Старостиным, приобретала совсем иной, загадочный и немного зловещий подтекст, который не давал мне теперь покоя. Чтобы разобраться, в чем тут дело, следовало начать с самого начала и прежде всего выяснить подлинную фамилию Аглаи.