Блеск тела
Шрифт:
Траулько недовольно сморщила симпатичный носик. Она с самого начала предполагала заплатить исполнителю десять тысяч долларов, но зачем об этом знать Манчестеру? Всё равно у неё в активе ещё остаётся сорок тысяч и повышение по службе.
– Сегодня твой день, Манчестер. Пять штук баксов каждому. Я рождена, чтоб сказку сделать быдлу.
Манчестер поёжился. «Пять штук баксов» звучало как-то по-гангстерски.
– А что за человечек?
Траулько придирчиво осмотрела в зеркальце свою причёску, кое-что поправила, взбила повыше. Потом перевела глаза на Манчестера.
– Какая тебе разница? Один барыга, богатый, как гном. Ты берёшь камешек, получаешь гонорар и навсегда забываешь
Манчестер даже задницей почувствовал, что пора соглашаться. Всё-таки с одной стороны экстремизм, с другой – гонорар. Срок или деньги? Истина где-то рядом. Хотя собственно выбора нет. Манчестер осторожно кивнул.
Траулько удовлетворённо улыбнулась, хотела что-то сказать, но тут не вовремя зазвонил телефон. Майор подняла трубку.
– Здравия желаю! Да, нашла. Договорилась. Двое. Нет. Нормальные быдланы. Сделают, куда они денутся, опыт разносторонний. Нет. Не дорого.
Пока Траулько говорила по телефону, Манчестер курил. Дожидался. Он не прислушивался к служебному разговору гражданки начальника. Меньше знаешь – реже икаешь. Старый вор думал о том, что пора завязывать. Всё-таки возраст. Возраст – это когда заходишь в ванную, думая побрызгать дезодорантом подмышки, а вместо этого чистишь себе уши ватной палочкой. Потом весь день мучаешься, понимая, что сделал что-то не то и только на следующее утро, проснувшись в мокрой постели, соображаешь, что вчера хотел просто сходить в туалет.
У каждого есть свои демоны. В отличие от Дуремара, который считал, что в жизни нужно потихоньку спиваться, Манчестер мечтал жить в горах и спать в спальнике. Совсем один.
– Значит, договорились? – вернула Траулько Манчестера в управление полиции. – Что ты на меня, как с кедра, смотришь?
– Задумался я, гражданка начальник.
– Ладно, тогда слушай инструкции. Никаких записей, запоминай так.
Траулько объяснила, что и как Манчестер должен сделать. Потом заставила его всё повторить. Удовлетворённая результатом, кивнула на стол.
– Молодец! Ещё печеньку хочешь?
Манчестер отказался. Он не был сладкоежкой. Траулько вызвала конвой и отправила старого жулика обратно в камеру. Дождавшись, когда за ним закроется дверь, майор сняла трубку и набрала номер Фруткова. Ведь ласковое теля две матки сосёт.
3. «Хрущёвка» – маленькая квартира для маленьких людей
– Мегапривет, гомик! Уже вечер! Хочеццо фкуснопожрадь!
Очкарик нехотя оторвался от увлекательного пособия «Как сделать надгробный памятник своими руками». Он любил читать, читал всё подряд и часто повторял ничем не подтверждённую истину: «Те, кто читает книги, управляют теми, кто смотрит телевизор». Опознать тело Очкарика было бы легко: ростом он был под два метра, но сутулился так, что казался намного ниже; длинные светлые волосы заслоняли худое лицо. Одевался Очкарик мрачновато: в чёрную футболку и чёрные джинсы, чёрные носки и чёрные туфли. На носу криво сидели очки в тонкой проволочной оправе. Во рту – всегда мятная жвачка. Из-за любви к чтению и очков третья жиличка – Морковка – звала Очкарика «турбоботан».
Сердито взглянув на Доброе Утро, Очкарик надул пузырь жвачки. Пузырь тут же звонко лопнул, залепив небритый подбородок. Из-за этого Очкарик невнятно произнёс:
– Слушай, пончик! Поднимись над суетой! Удиви себя и приготовь что-нибудь сам.
Доброе Утро спорить не стал. Он был покладистым челом.
– О’кей. Тогда я на кухню.
В крошечной, похожей на чулан с окошком, кухне сидел в старой офицерской рубашке хозяин квартиры дед Брюсли и с аппетитом ел какую-то репу. Левой рукой он усердно жал резиновый эспандер, а правой поднимал чашку спорыша (он же горец птичий, он же гусиная трава, он же трава-мурава) за победу над геморроем. Советская армия, коммунизм и буддизм, каждый по-своему, пытались создать нового совершенного человека. На перекрёстке этих трёх культур и возник дед Брюсли – военно-морской лётчик в отставке, сталинист и поклонник боевого гопака. Адская смесь пожилого Кожедуба, лысого Мальчиша-Кибальчиша и неприятного Джеки Чана.
– Мегапривет, дед! – поздоровался Доброе Утро с хозяином.
Дед Брюсли кивнул, не прекращая тренировать руку.
– А что у нас на ужин? – почти пропел Доброе Утро, с интересом заглядывая в холодильник.
Дед Брюсли назидательно произнёс:
– Совет непальских мудрецов: «Относись к приготовлению пищи с безрассудной беспечностью».
Он любил назидать.
– Это как?
– Разомнись пока пельменями, а позже Морковка что-нибудь скулинарит.
Доброе Утро достал из морозильника пачку отвратительно мёрзлых пельменей и с сомнением оглядел её со всех сторон.
– В таком ужине отсутствует мысль.
– Зато присутствуют жиры, белки и углеводы, – заметила заспанная Морковка, появляясь на пороге кухни. Она в кухню уже не помещалась, поэтому осталась стоять в дверях.
– Мегапривет, Алёна, – сказал Доброе Утро, начиная готовить пищевой ресурс. – Ты сегодня не работаешь?
– Нет, – раззевалась Морковка. – Выходная. Весь день отсыпаюсь. Просто пипец! Никакого настра жить!
Алёна Морковина приехала в Питер из Казахстана год назад. Сняла в «трёшке» деда Брюсли свободную комнату рядом с комнатой двух весёлых геев и устроилась на работу в секс-шоп на Невском проспекте. Торговала видеокассетами, развратным бельём, страпонами… Всякими такими игрушками. Оборудованием для озабоченных или любознательных.
Самой броской деталью её внешности была причёска – масса волосяных иголок. Когда Морковка надевала на голову ободок для волос, она выглядела как дикобраз в спокойном состоянии. Без ободка Морковка превращалась в напуганную рыбу-ежа. Это Очкарик где-то вычитал: «Ежи-рыбы принадлежат к семейству рыб из отряда иглобрюхообразных. Тело, принимающее при опасности форму шара, покрыто острыми шипами. Кожа и внутренности рыбы ядовиты. Укол колючками этой рыбы болезнен, представляет опасность для неосторожных купальщиков». Морковка тоже была ядовита и представляла опасность для неосторожных мужиков. Трудовая деятельность в магазине интимных товаров совершенно уничтожила в ней тягу к противоположному полу.
Самой броской деталью Морковкиного поведения была прозопагнозия. Ещё в детстве девушка попала в тяжёлую автоаварию и с тех пор страдала этой странной болезнью. В результате черепно-мозговой травмы отключился какой-то важный участок мозга, поэтому Морковка перестала различать человеческие лица. Она не узнавала даже отца с матерью, сестру, подружек. Все люди превратились для неё в толпу безликих фигур. Однообразных, как океан из китайцев. Постепенно Морковка научилась кое-как справляться со своей бедой. Теперь она запоминала людей по мелким деталям: родинкам, шрамам, татуировкам, походке, цвету лица, волос, жестам, манерам, голосу и так далее. Конечно, важнейшую роль играла одежда, обувь и аксессуары. Морковка выработала в себе исключительную наблюдательность, которую, впрочем, можно было всегда обмануть. Едва отец наряжался в новую рубашку, девушке приходилось прикладывать большие усилия, чтобы отличить его от соседа.