Блестящее назначение
Шрифт:
– Захоти Загарин похлопотать вплотную, небось, сумел бы остаться... Видно, не очень-то трогательны домашние обстоятельства... Экая, в самом деле, семейная идиллия... После четырех-то лет... И я встретил Виктора Иваныча... Вовсе не имеет вида страдальца... Еще бы! Только что в штабе подъемные получил!..
Никулин захихикал и прибавил:
– Я было к нему с участьем, а он ответил с большим "ассаже"... Еще товарищ! Прижучило бы его очень, спросил бы Николая Сергеича Никулина совета... Он и сказал бы ему, как избавиться от назначения. Знаю лазейку... Но только он, видно, раздумал...
– Какую лазейку?
– спросили с разных сторон.
– Ну да уж есть такая... Так и разбалтывай!.. Ведь вы, господа, не отказываетесь от хороших назначений!
– лукаво улыбаясь, сказал Никулин.
– Загарин антик{418} - откажется... Вы ему скажите про нее... Он попытается, - сказал товарищ Виктора Ивановича.
– Небось, самому хочется?.. Поздно... Пока что, а подъемные тю-тю... Долги-то, верно, у Загарина есть!
– ответил, смеясь, Никулин.
Однако глаза его особенно забегали.
V
Загарин действительно не делал больше никаких попыток.
Он походил на того мужественного приговоренного, у которого нет более надежды, и ему остается только скрывать мучительную тоску, похожую на агонию, в эти немногие дни перед разлукой, чтобы не увеличивать страданий безумно любимой жены и единственно преданного друга.
И Виктор Иванович геройски переносил несчастье.
С утра до вечера он был на корвете, где заканчивались портовые работы, и старался заботами о скорейшем уходе "Воина", согласно предписанию начальства, отвлекаться от назойливых тяжелых дум.
И офицеры и матросы, видимо довольные новым командиром, встретили его так радостно, что Виктор Иванович был тронут. Он, конечно, догадался по этой встрече, что прежний командир уже напугал людей своей неумолимой строгостью наказаний и надменно-дерзким обращением, и матросы так обрадовались, уверенные, что дальнее плавание, и без того неприятное им, морякам поневоле, по крайней мере не будет беспрерывной "каторгой" с постоянным страхом наказаний и вечным трепетом перед жестоким педантом-командиром.
Недаром же Петровский имел репутацию блестящего капитана, на судах которого матросы были "идеально" расторопны, суда - игрушками, и сам он один из лучших представителей флота по лихости, находчивости, энергии и железной воле.
Хоть хорошая молва и не так бежит, как дурная, тем не менее о Загарине матросы кое-что знали. И с первого же дня, как на клипер приехал новый командир, и офицеры и матросы вздохнули. И лица стали не такие подавленные. И разговоры в кают-компании и на баке пошли другие. Даже "Волчок", маленький песик, кем-то из матросов привезенный с берега на клипер и впредь до распоряжения почти не показывавшийся на палубе, вдруг появился и путался между матросами, сперва робкий, с поджатым хвостом, а через день уже не без гордости носил его крендельком, и матросы уже не сомневались, что "Волчок" поедет с ними в "дальнюю".
Судовой врач Нерозов, недавно окончивший курс молодой человек, поступил в морскую службу для того, чтоб попасть в дальнее плаванье и увидать роскошную природу, диковинные страны и людей. И, счастливый, что мечты его осуществились, он через месяц принужден был отказаться от желанного плавания - до того расстроил и напугал Петровский своим обращением с людьми и жестокостью, и подал в отставку. Теперь молодой человек снова обрадовался и, взволнованный от страха, что уж поздно вернуть отставку, он в тот же день полетел хлопотать и вечером веселый вернулся с берега. Он останется и пойдет в плавание да еще с таким капитаном, как Загарин.
– Вы вот радуетесь, и все мы радуемся, что пойдем с Виктором Иванычем. А он-то, бедняга, кажется, недоволен, что едет! Недаром отказывался! Да только не "выгорело" Виктору Иванычу! Не умеет он просить начальство. Не из таких!
– сочувственно говорил старший механик Биркин, и сам бывший "не из таких".
– Отчего же Загарин отказывался?
– спрашивал доктор.
– Вот подите ж... На редкость привязан к своей жене... Просто не так, как у нас, в Кронштадте, а вроде как обезумевший. Бывают же такие мужья... Ну да и Вера Николаевна... Я видал ее... Просто на сердце веселей, как увидишь такую даму...
Молодой доктор серьезно заметил, что сильные привязанности иногда очень расстраивают нервную систему... Но, по-видимому, Загарин не кажется неврастеником.
– И не покажется... С характером человек.
Тем не менее молодой врач решил, что он будет наблюдать за капитаном и постарается помочь ему, если нервы его будут расстроены.
На другой день в кают-компании было известно, что Загарин, из-за необходимости расстаться с семьей, отказывался от назначения.
Эта новость не произвела на офицеров, даже и на женатых, сильного впечатления.
Кроме старшего механика и врача, обоих холостых, все больше удивлялись, но не сочувствовали. А мичмана, с жестокостью очень молодых людей, даже подсмеивались над пожилым человеком, которого сумасшедшая и продолжительная любовь к жене, - будь она хоть бы сама милая Вера Николаевна, - казалась смешной и даже несколько унизительной для моряка.
И один из них не без задорного самодовольного хвастовства воскликнул:
– Я и сам летом врезался... Хотел было: "Исайя, ликуй"!..{420} Но как меня назначили, господа, на "Воин" вахтенным начальником, я взял да и скомандовал себе: "Иван Иваныч! Право на борт! Марса-фалы отдай. Поворот оверштаг!" И, как видите, в полной памяти и в здравом рассудке... А как, слава богу, у нас командиром Виктор Иваныч, так хоть кричи "уру", что иду на корвете!
Через Рябкина и на баке узнали, что новый капитан "в расстройке" по случаю его большой "приверженности" к барыне и маленькому барчуку. Кстати, и Рябкин пожаловался, что ему очень нудно уходить из Кронштадта.
И некоторые матросы пожалели капитана, а к жалобам вестового, напротив, отнеслись без сочувствия, точно не матросское это дело - перед людьми изливаться в тоске по своей бабе, и не один он расстается с женой.
И кто-то сказал:
– Такие ли бывают, братец ты мой, горя и у нашего брата.