Блистательный Гильгамеш
Шрифт:
Адапа последовал за ними, так и не догадавшись, что разговаривает с теми богами, из-за которых окутал себя в скорбные одежды.
В этом месте рассказа Гильгамеш не сдержался и прервал дальнего предка.
— Скажи, Утнапишти, разве Думузи и в твои времена покидал землю? Разве он не пас небесный скот, разве он не сидел на троне в моем городе с тех пор, как женился на прекрасной и великой богине Иштар? Разве он не покинул землю после того, как Иштар несчастливо спустилась в подземное царство. В моем городе каждый жрец, весь народ знает эту историю о том, как прекрасная дева Иштар пожертвовала своим мужем
— Не знаю, что там говорят жрецы в вашем городе. Поступки богов непостижимы для человеческого разума и не нам, земным жителям их толковать, — ответил Утнапишти. — В мире слишком много историй, смысл которых непонятен никому из людей и потому надо принимать их со спокойным достоинством, а не рвать на себе одежды от отчаянья и бессилия, от того, что не можешь проникнуть в их смысл. Итак, ты прервал меня на том, то Адапа отправился к трону великого Ана.
Величайший из богов, породивший множество младших божеств возвышался на троне, и Адапа чувствовал себя у его ног мелкой песчинкой.
— Почему ты, земной человек, посмел поднять руку на божество? Такого не было прежде в мире! Как посмел ты сломать крылья Южному ветру? Или ты, ничтожество, забыл о том, как должен вести себя смертный с богами?
Страшен, громаден был бог небес. Голос его заполнил пространство. Но Адапа не испугался. Он чувствовал свою правоту.
— Великий бог, прости меня, если я скажу что-то не так, я всего лишь простой человек. Но у меня есть сердце и когда меня несправедливо обидят, оно наполняется гневом. Я сидел в лодке посреди моря и ловил рыбу для жителей города. Южный ветер неожиданно набросился на меня, опрокинул лодку и начал меня топить. То, что для него лишь забава, для меня — погибель. Я просил его оставить меня в покое, но он продолжал свое. Что мне оставалось: я поднялся на гребень волны и наказал обидчика. Прости меня, но скажу тебе честно, что случись такое же снова, я поступил бы также. Вы, великие боги, одарив человека жизнью, поселили в его сердце и страсть эту жизнь сохранять.
— Не думал я, что люди так быстро научатся рассуждать! — удивился великий бог. — Было бы еще лучше, если бы перед лицом богов они говорили лишь правду.
— Верь ему, верь, наш отец! — воскликнули Думузи и Гишзида.
Они встали у трона позади Адапы и продолжали:
— Каждое его слово — истинно. Мы сами удивляемся мудрости этого человека.
— С мудрецом всегда приятно поговорить, — отозвался успокоившийся Ан. — Но ни разу я еще не беседовал с мудрецом из людей. — И бог с улыбкой посмотрел на Адапу. — Я и сам почувствовал зерна мудрости в твоих объяснениях. Ты говоришь, ветер напал на тебя первым. Тогда это послужит ему уроком. Не пугайся, человек, я не стану тебя наказывать. Но у тебя слишком усталый вид, я же хочу побеседовать с тобой о многом. Мне интересно поговорить с мудрым человеком. Только сначала отдохни. Вот ложе, приляг на него. Когда выспишься, мы с тобой побеседуем.
Адапа и в самом деле устал. Но он помнил советы Энки. Сон легко переходит в смерть. И потому ответил смиренно:
— О великий бог наш, я не хочу спать, да и разве возможно заснуть спокойно, зная, что находишься в обществе бога. Я дорожу каждым мгновением беседы с тобой.
— Ответ твой разумен. И
«Нет, и сидеть мне нельзя», — быстро подумал Адапа и ответил:
— У нас, у людей не принято, чтобы даже сын садился в присутствии своего отца, как же я посмею сидеть в присутствии бога!
Великий Ан был изумлен мудрыми ответами этого человека. Человек не трясся перед ним от страха, не лепетал маловразумительно, словно младенец, полный почтения к богу, он держался достойно.
«Зачем же мой сын Энки придумал такое? — подумал он. Надо ли было вкладывать могучее мудрое сердце в жалкое нечистое земное человеческое тело! Я вижу, что этот человек способен постигнуть не только тайны земли, но и тайны богов. Как же эти познания вместятся в его смертное тело? Такой человек достоин бессмертия».
— Скажи мне, Адапа, хочешь ли ты вечной жизни? — спросил великий Ан с той же доброй улыбкой.
— На земле нет человека, который бы не желал того, о чем ты говоришь, но лишь редкие смеют в этом признаться.
«И в самом деле, он так мудро разговаривает и ведет себя, что достоин бессмертия», — снова подумал Ан.
— Своими познаниями ты уже почти сравнялся с богами, сказал он, — чтобы совсем стать рядом с ними тебе не хватает лишь вечной жизни. Я могу подарить ее: попробуй моего угощения. Здесь хлеб жизни напиток жизни. Не бойся, я рад тебя угостить.
Адапа уже потянулся к божественному угощению, но в последний момент вспомнил советы того, кого с гордостью называл своим отцом: «Пища богов для людей непригодна. Небесный хлеб станет тебе отравой, небесный напиток — водою смерти».
— Нет, великий бог, небесная пища не для людей и я не смею к ней прикоснуться.
«Как жаль, а я уже решил, что он может проникнуть во все тайны мира, — подумал Ан. — Но я предложил ему бессмертие, а он, заподозрив обман, отказался. Значит, он не столь мудр, как кажется. А я чуть не уравнял его с моими богами. Хотя, быть может, познания его так велики, что он отказывается от любых благ. Тогда он все же достоин стать рядом с богами. Проверю, примет ли он блага земные».
— Человек, что бы я ни предлагал тебе, ты отказываешься принять. Возьми же совсем немногое, в подарок. Здесь небесное душистое масло — елей и чистая одежда из тех, которые носят боги.
Ан ждал: быть может, человек откажется принять и это, не накинет на плечи белую одежду богов, чтобы стать похожим на них. И тогда это слабое человеческое тело, отказавшееся от всех земных соблазнов, все же он сделает бессмертным.
Но Адапа радостно принял подарок. Сбросив траурные одежды, он стал умащать себя небесным елеем, потом гордо облачился в белоснежные тряпки, решив, что так-то он и сравнялся с богами.
Но с сожалением смотрел на него Ан.
— Нет, человек, я ошибся в тебе, чуть не решив подарить тебе вечность. Ты отказался от пищи богов, испугавшись отравы, но она была настоящей. Зато, умастив свое тело, ты радостно принарядился. Боги же равнодушны к своим одеяниям — они спокойно могут показаться то в рубище, то в одежде воина или пахаря — им принадлежит весь мир и потому подобные мелочи их не взволнуют. Тебе оставалось протянуть лишь руку и ты получил бы бессмертие. Но мудрости твоей не хватило на это движение.