Блистательный Гильгамеш
Шрифт:
— Великий бог! — начал было оправдываться Адапа. — Я выполнял лишь советы своего отца. Разве может человек нарушить повеление бога?
— Ты правильно сказал: человек не может нарушить повеление бога. И потому он останется человеком, — проговорил Ан и равнодушно отвернулся. — Верните его на землю. Я не буду его наказывать, пусть пока поживет и кормит свой народ рыбой.
Такую историю рассказал Утнапишти, а рассказав, замолчал надолго.
— Не знаю, много ли ты понял из этой истории, человек по имени Гильгамеш, — проговорил он наконец.
— Твоя история так проста, что ее нетрудно
— Я уже говорил тебе: ты слишком самонадеян.
— Ты слишком самонадеян и пока не умеешь за внешним звучанием слов видеть их сокровенный смысл. Что же, буду рассказывать дальше. Адапа прожил долгую жизнь, но умер, как обычный смертный. Люди же, изучив ремесла, прокопали каналы, засадили землю и стали жить в благоденствии. Что нужно богам: чтобы черноголовые собирали для них плоды земли. Плодов становилось все больше, а чем больше было плодов, тем больше становилось людей. И тогда кое-кто из богов встревожился: если люди заполнят всю землю, они станут огромной силой и, как знать, не наступит ли день, когда богам будет с ними не справиться. Чтобы уменьшить число людей, боги придумали хищников, зловредных змей, пауков. Иногда они насылали на людей болезни. Боги часто спорили, как быть с людьми.
Боги часто спорили, как быть с людьми. Одни — предлагали снова превратить их в глину. Комья глины, подсохнув, рассыпались бы в прах, и лишь ветры носили бы по земле воспоминания о людях.
Старшие боги этого допустить не могли.
Да и люди нужны были богам не меньше, чем боги людям. Кто, как не люди, приносили в их храмы плоды земли?
Но прошли времена, и люди сами придумали себе наказание.
Люди придумали войны. Не знаю, есть ли войны у вас, но у нас их стали вести постоянно. Кто из богов подсказал первыми и какому городу — забыл даже я. Города воевали друг с другом: чей бог главнее, чей народ благороднее. Благородным считал себя тот, кому удавалось больше поубивать черноголовых из другого города. Люди клялись именами богов и забыли зачем они существуют. Шайки убийц плавали в лодках по великой реке, такие же шайки бродили по суше, и заснув вечером, обычный житель не был уверен, что утром проснется живым.
Это бедствие привело и другое. Люди стали завистливы, принялись воровать друг у друга вещи, люди привыкли к обману, прочим жестоким и злым делам. Злые мысли, злобные речи накрыли наши города, словно густой туман, и в этом тумане было уже не разглядеть доброго лица.
Много раз пытался я собрать горожан, много раз пытался рассказывать им об истинных правилах жизни. Они лишь насмехались надо мной. Люди отвернулись от божественных правил, но и боги отвернулись от них.
Боги долго совещались, как поступить, и надумали смыть людей с земли, как хозяйка смывает грязь.
Ан и Энлиль взяли клятву с богов, что никто не расскажет о тайном замысле, и ни один человек не спасется. А после потопа боги быть может наделают новых существ, или новых людей не столь слабых волей, глупых рассудком и грязных мыслью.
Но великий Энки знал обо мне и решил, что меня спасет.
Среди ночи, когда горожане, устав от своих безобразий, наконец, приутихли, приблизился к моей
— Стенка, стенка, — шептал он, — и ты, тростниковая крыша, слушай внимательно, и ты, хижина-хижина, все запомни. Житель Шуруппака, сын Убартуту, спешно сноси свое жилище и принимайся строить корабль. Забудь о своем богатстве, спасай свою душу. Тот корабль, который ты станешь строить, пусть будет четырехугольным. Пусть ширина и длина у него станут равны. И не забудь накрыть его крышей, так, чтобы сверху не попала и капля воды.
Утром, проснувшись, я услышал от каждой стены моего дома один и тот же шопот, одни и те же слова:
— Немедленно строй корабль!
Сначала я не поверил стенам своего дома и решил жить, как обычно. Снова пытался остановить людей, задумавших злые дела, пытался пресечь злобные речи, стыдил за грязные мысли. Все, как и прежде, было впустую.
Вернувшись домой, я снова услышал речи, обращенные ко мне.
Тут-то я понял, что это — повеление самого великого Энки, и обратился к нему с мольбою:
— Великий! Я исполню все твои приказания, но объясни, что мне сказать народу и старцам.
— Скажешь, что Энлиль не питает любви к тебе. Что от гнева его ты хочешь удалиться, покинуть город и плыть к океану, к владыке бездны, самому Энки. Скажи им, что над ними прольется обильный дождь и всюду будет богатая жатва.
Едва засияло новое утро, я собрал горожан у великой реки. На свободном пространстве, на ровной земле под моим руководством начертили чертеж. Сто двадцать локтей в длину и сто двадцать локтей в ширину было отмерено. И тут же, люди понесли бревна, другие навалили горы тростника, даже дети носили смолу. Весь город спешно строил корабль. От имени Энки я обещал им небывалый обильный дождь и богатую жатву.
Каждый день слуги пригоняли быков и овец к берегу, резали и разделывали их и тут же в больших котлах готовили пищу работникам. В кувшинах не успевали подносить сок ягод, сикеру, и я поил ими народ, как речною водой. Люди пировали, словно в новогодний день, и эти пиры происходили ежедневно после работы.
Великий Энки торопил меня, и тогда я решил не бросать работы с наступлением ночи. Я приказал разжечь костры вокруг стройки, а между ними поставить факелы.
Через пятеро суток были видны уже обводы гигантского судна. Такого корабля никто прежде не строил и люди спрашивали, уж не собираюсь ли я захватить в него весь свой город?
Как и велел мне Энки, я заложил внутри корабля шесть палуб, разделил дно на девять отсеков. Умелые плотники каменными топорами из хорошего бревна вытесали руль.
Я продолжал торопить работников. Пока одни сносили снаряжение в корабль, другие плавили в печах смолу, смешивали ее с елеем и горячим составом обмазывали борта, крышу.
Наконец, корабль был готов и стоял на суше, возвышаясь над городом. Жители спрашивали меня, как же я спихну его в воду. Корабль был готов поздно вечером, и мы долго толкали его, но сдвинули ненамного. Я и сам не знал, как мне быть, и уже думал что если не начнется обещанный богом потоп, то стану посмешищем в глазах черноголовых на все времена.