Блистающие облака
Шрифт:
Лучше я не буду вспоминать... Ведь там у меня лежал мальчик, ждал. Вырвалась я от них через час, бросилась к госпиталю, а он...
Валя задохлась.
– Сгорел он,- сказала она, пересиливая удушье.- Всё было в огне. Я рванулась к двери, меня ударили в грудь, я упала. Меня затоптали. Подожгли, отступая. Говорят, боялись, что захватят списки больных - тех, что остались в Ростове. И мальчик мой там сгорел, опоздала... Один, без меня... и отец...
Она опустилась на землю рядом с Батуриным, крепко взяла его за руки.
– Я осталась одна, совсем одна. Даже трудно представить, как это было страшно. Маня подобрала, дала кокаину. Надо было забыть все, иначе нельзя было жить. А дальше не стоит рассказывать. Так я и осталась с Маней. Переменилась, будто вытряхнули из меня старую душу. И вот теперь...
Она смотрела на море и забывчиво гладила руку Батурина. От волос ее шел легкий печальный запах.
Больше они ни о чем не говорили. Около дома Игнатовны встретился Ли Ван; он шел крадучись, согнувшись, как на лыжах.
– У этого китайца я оставила в прачечной вещи, здесь, рядом с вами,сказала Валя.- Завтра возьму. Кажется, я в Ростове его встречала. Он ходит за мной, как кошка за мышью.
В комнате Батурин открыл окно: за ним тихо шумела кромешная тьма. Не зажигая огня, они легли. Батурин лег на полу. Сквозь сон он слышал, как Валя тихо встала, закрыла ставни.
Проснулся он от ощущения, какое было в Таганроге перед отъездом. Ему приснилось, что в комнату вошло несчастье. Он даже видел его,- это был человек из серого ситца, грязный, как тряпичная кукла. Розовые его глаза зло и долго смотрели на Батурина.
Батурин ударил его по голове, раздался крысиный писк, клубами взвилась шершавая пыль. Тряпичный человек упал мягко и тупо, и Батурин проснулся.
Валя сидела на кровати, закутавшись в одеяло, глаза ее были широко открыты.
– Под окном кто-то стоит вот уже почти час,- прошептала она и виновато взглянула на Батурина.
Батурин вскочил.
В щели ставень неуютно сочился белесый рассвет. В самую широкую щель смотрели немигающие дряхлые глаза Ли Вана. Ли Ван быстро присел и побежал вдоль стены, сгибая ноги, будто тащил тяжелый груз. Батурин вздрогнул,- у китайца была узкая и страшная спина. На нем была ватная безрукавка; он напомнил Батурину приснившегося тряпичного человека.
– Никого нет,- не оглядываясь, сказал Батурин.- Вам почудилось.
Валя легла, укуталась и пролежала, не двигаясь, до утра.
Утром пошли на берег купаться, а потом пить чай в столовую. На берегу Батурин смотрел издали на Валю, на ее стройные и сильные ноги, на маленькие трогательные груди. Крупные капли стекали по ее плечам; солнце било в глаза; она жмурилась, как девочка, и торопилась одеться. Прикосновение к ней казалось Батурину кощунством. Он подумал, что надо убивать всех мужчин, глядящих на женщину со слюнявым вожделением. Внезапно эта мысль сузилась, и он сказал, улыбаясь:
– Я убью Пиррисона. Лучше его не встречать.
На рейде плавал в тумане серый пароход. Валя подошла к нему,- море вспыхивало в глубине ее глаз синими зеркалами. Зайчики от воды перебегали по смуглому телу. Какой-то рыжий песик бежал за ней, лаял на волны и откатывался от них мохнатым шаром.
В столовой со свежих букетов падали на скатерть капли воды. Родниковый ветер продувал комнату. Полчаса назад он пролетал над Севастополем, над морем; в нем даже слышался запах водорослей, соли, женских ладоней. Море переливалось, блестя и перекликаясь. Над террасой хлопали полосатые полотнища, а чистильщик сапог сидел на корточках под акацией и ел маслины с хлебом.
Валя взглянула на Батурина, покраснела и поняла, что теперь все решено.
Из столовой она пошла к Ли Вану взять вещи - маленький чемодан. Батурин ждал ее в столовой. Прошло полчаса, час. Рыжий песик приплелся в столовую, сел около Батурина и сокрушенно вздохнул. Батурин дал ему корочку: песик деликатно взял ее зубами и отошел в угол. Глухая тревога, как тошнота, подкатила к горлу. Почему Вали нет?
Батурин решил идти к Ли Вану. В дверях он столкнулся с Лойбой. Лойба вбежал, морщась и улыбаясь. Мопассановские его усы были растрепаны.
– Здравствуйте, коллега!
– крикнул он.- Вы здесь? Вы сидите, как философ, и ничего не знаете.
Мимо столовой тяжело пробежал, придерживая кобуру, милиционер в пыльных коричневых сапогах. За ним быстро прошло несколько греков в крахмальных рубахах без воротничков.
"Должно быть, парикмахеры",- подумал Батурин и спросил грубо:
– В чем дело?
– Курву одну убили, вот тут за углом, в прачечном заведении.
– Кого?
– Ну, знаете, девку гулящую.
Батурин стремительно ударил Лойбу кулаком в переносицу. Лойба схватился за стену, издал крысиный писк и упал на стул мягко и тупо.
– Паршивая сволочь!
– крикнул он в спину Батурину, размазывая по усам липкую кровь.- Я покажу тебе, как драться, психопат!
Батурин плохо помнил, как попал в прачечную. Он покачнулся, упал, разбил в кровь колено. Запах жавеля и пара протрезвил его. Отчаянье, от которого мутнеет в глазах и можно убить каждого, кто подвернется по дороге, дало ему последнюю нечеловеческую силу. Он только стиснул зубы, когда увидел на полу Валино тело, опухший черный висок и прекрасные, но уже мертвые глаза.
Юбка была разорвана, была видна нога в тугом высоком чулке, рядом валялся чугунный утюг с большой деревянной ручкой.
Милиционер в коричневых сапогах прикрыл труп простыней. Батурин отшатнулся, - в углу простыни были вышиты латинские буквы "G. Р."
Батурин прислонился к стене; голова его стучала об стенку; он стиснул себе подбородок, чтобы унять дрожь.
Милицейский с портфелем допрашивал беременную бабу, жену Ли Вана. Ли Ван скрылся.
– Вы знаете убитую?
– Не, не знаю. Муж говорил, что гулящая.