Ближнего твоего

Шнейдер Виктор

А муж твой носит томик Уальда...

Неприспособленная для пения глотка дребезжала, струны сошли с ума от хаотически переставляемых аккордов и почти плакали, но Юлька слушала со все возрастающим интересом.

А муж твой носит томик Уальда,

Шотландский плед, цветной жилет

Твой муж презрительный эстет.

Слушательница прыснула: Похоже...

Не потому ль надменен он,

Что подозрителен без меры?

Нет, не потому. Он не ревнивый.

Следит, кому отдашь поклон.

Это правда. Шутливо, незлобно, но отмечает всегда...

А я... Что мне его химеры?

Сегодня

я в тебя влюблен.

Ах, вот как! И что же, только сегодня?

– Это Александр Блок, - торопливо пояснил Саня, как бы пугаясь "случайной" параллели, но тем же самым ее и признавая.

– В такую любовь нельзя не поверить, - кокетливо изрекла слушательница.

– И очень зря, - неожиданно заявил Фришберг. На этот раз Юлька не "состроила глазки", а округлила их от искреннего удивления: что ж ты отказываешься, глупый? А Саня продолжал: В любовь писателя вообще верить нельзя. Ну, поэта еще ладно. А прозаики - они же рассказчики, а это талант стариковский.

– Вот уж не сказала бы...

– И зря. Любая бабушка и любой дедушка готовы часами травить байки о своей молодости, ну, не хуже Шукшина. Что, нет?
– Юля пожала плечами. Скучные россказни ее бабки лично ее только раздражали.
– А у многих молодых язык подвешен?

– Нет.

– Так что же, ни один косноязычный не доживает до старости? Скорее, эта способность дается с возрастом. Ну, а тот, кто становится рассказчиком к двадцати, - значит, состарился раньше. Бывает, - Саня развел руками. Ну, что, Неназываемый? Получил?
– Ну, а любовь - как раз наоборот, "дело молодое", стилизованно проокал он.

Поразительно самоуверенный нахал! Собственно, она могла бы и обидеться за Олега. А может, и наоборот - не заметить подтекста:

– Эта теория для тебя не очень-то выгодна.

– Для меня? У меня всего лишь подвешен язык. Но историю с завязкой и развязкой, сюжетом и моралью я сроду сочинить не мог. Ну, разве что лет в 16 стихи писал. Но потом хватило вкуса их оценить и прекратить...

– Ты писал стихи? Ой, как интересно!
– Юлька в очередной раз отряхнула с себя его руку, но та, описав дугу, вернулась на прежнее место. Наглый! Пьяный... Настоящий мужик! Не то, что Олежка... И Юля перестала воевать с нахальной рукой.

– Честно тебе говорю: ничего интересного. Вот что интересно... Ты слышала, кто послезавтра в СКК выступает?

– Угу.

– А пойти хочешь?

– Ой!
– взвизгнула Юлька в восторге.
– Туда же не попасть?

– Я же волшебник.

– Чернокнижник?

– А как же!
– Билеты он действительно достанет. Хоть чудом, хоть воровством. Так как необходимо форсировать события. Не из-за Кошерского - месть можно отложить на год, хоть на пять: обид он не забывает никогда и в этом может быть за себя спокоен. А вот привязаться к Юльке - честно опасается. И, значит, надо все закруглить в ближайшие дни.

Глава 18

– Почему бог создал удава?
– спросил

Король кроликов.

– Не знаю, может, у него плохое настроение было...

Ф.Искандер

Ближайшие дни были для Бар-Йосефа несчастливыми. И хотя он четко осознавал, что, значит, так надо, но никак не мог понять - для чего? Пропало стило, подаренное ему больше года назад, которое он хранил как память. Потерялось сестерция два денег. С Мириам - этой подружкой Эстер - он после первой их встречи говорил еще, сумел снова увлечь, и она оказалась на редкость способной, даже видения, слушая в исполнении Бар-Йосефа псалмы, видела. Но испугалась, что придется менять свою жизнь, и прекратила со Святым какой-либо контакт. Даже не поздоровалась при встрече, как будто он перед ней в чем-нибудь виноват. И из другого дома его тоже выгнали. Очень вежливо сказали: "Знаешь, Йошуа, не приходи сюда больше, пожалуйста. Раздражаешь".

Причем он же ничего обидного в тот раз не говорил! Иногда случается сказать человеку что-нибудь неприятное, что поделаешь. Но тут он только попробовал проанализировать тот факт, что ленты у Хавы того же цвета, что камень в перстне Мойши... А его выгнали.

С Эстер происходят совсем уж интересные вещи. То она обиделась на него вообще без всякого повода и на его вопросы отвечала что-то типа: "Сам подумай". То пришла и говорила с ним - все нормально, и вдруг начала плакать и убежала. Он-то знает, в чем дело: это не Эстер обижается на него или плачет. Это бес в ней стонет. Пусть поплачет, голубчик. Бар-Йосеф, естественно, не только не стал ее утешать, но и выразил всем видом свое удовольствие от происходящего... Все разбегаются, и, значит, так надо. Но если так, когда же найдут его те Двенадцать и те Семьдесят, которых он видел во сне, и, значит, они точно-точно будут?..

Во время этих-то невеселых мыслей и зашел Меньшой.

За две недели, которые он живет отдельно, жрет все подряд и не стелит постели, его отношение к Святому заметно улучшилось. А тут пришел пожаловаться на такой случай: в поисках языковой практики познакомился он на базаре с местным богатым, по крайней мере на вид, купцом. Тот оказался на диво словоохотлив и дружелюбен. Даже пригласил Якова в гости. А когда Меньшой пришел... Тут рассказ стал особенно невнятным и бестолковым. Но ясно было, что купец пытался, и весьма настойчиво, склонить его к содомскому греху, и бедняга еле унес ноги...

Яков если чего и не ожидал, так это восторга, который вызовет у брата его рассказ. За пять минут до того мрачный как туча, теперь Бар-Йосеф светился весельем и радостью и, активно жестикулируя, почти кричал:

– Аха! Так вот оно как произошло! Объяснить тебе? Объясню! Ты Сатане молился?

– Я?
– искренне удивился и полуужаснулся Яков. Теперь, когда надобность противостоять вечному давлению Святого отпала, вместе с душевным покоем к нему вернулась и естественная для любого еврея бытовая религиозность.

– Ты, ты! Кто кричал "Слава Сатане!" буквально на этом же месте?! Аха, точно вспомнил?

– Причем тут?..
– робко спросил красный, как рак, Меньшой.

– Как при чем? Тебе языковая практика нужна была? Вот, говорит тебе Сатана: бери, пожалуйста, пользуйся. Может, еще и деньжонок перепадет. Ты же богатства тоже просил?
– Нет, Яков не просил у Сатаны богатств. Только - овладеть языком. Но возражать не посмел. Тем более, что мало ли о чем он не молился вслух? В душе-то разбогатеть кому не хочется...
– Вот, говорит Сатана, Яков, и язык держи, и деньги. Дарю, как могу. По-другому, извини, не умею.