Ближний берег Нила, или Воспитание чувств

Вересов Дмитрий

— Ишь ты! Вообще-то правильно, все к заработку приварок. У меня внучок тоже головастый, инвалидность оформил, пчел разводит, за два года на машину накопил, теперь на квартиру копит. На подснежниках, поди, столько не заработаешь.

— Столько, конечно, не заработаешь, но кое-что можно.

— Ну, помогай Бог! Вон и поворот твой. Тогда, летом, зелень была густой, насыщенной — как по плотности, так и по цвету. Сейчас листва еще пребывала в нежно-фисташковой юности, перемежающейся клейкой коричневатостью почек и влажной чернотой воскресающих ветвей. Травяной ковер только намечался, и, заступив на полшага за край дорожки, Нил по щиколотку

провалился в пружинистый перегной. От воздуха, от птичьего гомона голова шла кругом, и Нил едва не прошагал мимо кладбищенского холма и заприметил его лишь потому, что остановился покурить и перевести дух. На вершине, над деревом, породу которого Нил определить не мог, парила белая птица. Хотелось думать, что сокол, хотя здравый смысл заставлял усомниться, что в этих местах на воле водятся белые соколы.

Наверное, какую-нибудь неделю назад куст представлял собой пучок кое-как понатыканных, мертвых на вид прутьев, но сейчас, когда пробуждающаяся жизнь вытолкнула наружу еще мелкие, махристые листочки, он показался Нилу воплощением робкой, пока неясной мечты, устремленной к небу.

— Хорошо бы было еще немного выждать, — пробормотал Нил, поглаживая между пальцев шершавую поверхность листа. — Она бы зацвела. Никогда не видел малины в цвету.

Но выжидать не было времени…

Нил обошел вокруг куста, внимательно глядя под ноги, но так и не нашел камня с изогнутой розой. Тогда он достал из рюкзака короткую садовую лопату и принялся ребром счищать плотный, слежавшийся за зиму слой мертвой травы и палых листьев, перемешанных с землей. Не прошло и минуты, как железо скребануло по камню, и Нил, нащупав на гладкой холодной поверхности полукруглую ложбинку стебля, принялся разгребать мусор руками. Сначала взгляду его открылись роза и крест, потом — чуть ниже — высеченные буквы: тельство гра ьинская ьга Влади 09-1904) мой маме, бабушке, праб ся, милый пра ного утра По краям надпись была безнадежно разъедена многолетней черной плесенью…

Ночь он провел на скамье в полупустом зале железнодорожной станции, накрывшись ватником и положив под голову вместо подушки рюкзачок. Следующую ночь он ехал в общем вагоне, вглядывался в черноту за окном, извлекал из трехлитровой банки маринованные зеленые помидорины, машинально подносил ко рту, жевал, не разбирая вкуса.

Задремал только под утро, и ему явилась старушка графиня — сухая, крючконосая, с голубыми буклями, выбивающимися из-под сборчатого ночного чепца.

«Ну что, ваше сиятельство Ольга Владимировна, тройка, семерка, туз?» — спрашивал он, краешком глаза отмечая малиновый обшлаг собственного вицмундира. «Они самые, батюшка. Тройка, семерка, дама!» — отвечала графиня и разражалась хриплым, каркающим смехом…

— Гоша, привет! Слушай, как здорово, что ты дома! Давай переодевайся, а я по-быстрому сполоснусь с дороги, и рванем на центра, в какое-нибудь местечко поприличней, поедим, как белые люди.

— А по какому поводу? — Голос у Гоши был тусклый, прокуренный, глаза покрасневшие.

— Да так, есть повод… Тебе Макс не говорил, сколько бабок надо на билет для Джейн?

— Мне Макс ничего не говорил. Он никому ничего не говорил. Он пропал.

— То есть как пропал? Когда?

— Сразу после твоего отъезда. Три ночи не ночевал. И из ПТУ звонили, спрашивали, почему на работу не вышел.

— Так, может, у бабы какой-нибудь загулял?

— С вещичками? Одежду свою забрал, зубную щетку. И ни записочки, ни звонка… Эй, ты куда?

— Я сейчас!

— О,

Нил Романыч, здоровенько! — Улыбающийся Асуров поднялся с кресла в безликом гостиничном номере «Октябрьской». — А то я ищу тебя, ищу. Уезжал, что ли, куда-нибудь?

— Подснежники собирать… — пробурчал Нил, делая вид, что не замечает протянутой руки.

— Хорошее дело, хорошее… А у меня для тебя приятное известие.

Распишись-ка…

Нил тупо уставился в протянутую ему бумажку, озаглавленную «Расходный ордер». В графе «фамилия, имя, отчество» стоял прочерк, а в графе «сумма прописью» было от руки вписано — «пятьдесят рублей 00 копеек».

— Руководство приняло решение поощрить тебя материально, — отечески улыбаясь, произнес Асуров. — На основании тщательного изучения предоставленной информации.

Нил вытаращил глаза.

— Какой еще информации?

— Вот этой. — Асуров достал из кожаной папочки, лежащей у него под рукой, несколько листочков. — Отчеты пишешь грамотные, обстоятельные, без помарок, любо-дорого читать. Молодец, бдительно выявляешь антисоветские проявления среди иностранных студентов.

— Но… но такие отчеты каждый преподаватель кафедры сдает заведующей два раза в семестр…

— А от заведующей они куда идут, по-твоему? Да и те ли самые это отчеты, ты приглядись получше.

Нил придвинул листочки к себе. Ксерокопии его машинописных отчетов отличались от оригиналов лишь двумя мелочами — куда-то исчезла шапка «Заведующему кафедрой русского языка доц. Сучковой К. Т., парторгу кафедры ст. преп. Шмурдяк X. У.», а вместо его фамилии стояла размашистая роспись «Дэвид Боуи».

— Как видишь, служебный отчет легко превращается в агентурный.

— Бред какой-то! — выкрикнул Нил. — Что еще за Дэвид Боуи?

— Твой оперативный псевдоним. Я решил, что тебе понравится…

— Господи… — Нил обхватил голову руками. — В стукачи записали…

— Помнится, ты сам просился в мое учреждение на машинке стучать. Было?

— Но я ж не знал тогда… И за такую фигню вы готовы деньги платить?

— Согласен, материал не Бог весть какой горячий. Но есть и другой. Взгляни.

Перед Нилом лег еще один листочек. Та же подпись, тот же шрифт. Но вот текст… Доношу, что десятого ноль третьего сего года гражданка США Джейн Маккензи Доу, корреспондент газеты «Вашингтон Пост»…

— Благодаря своевременной информации, полученной от агента Боуи, была пресечена попытка крупномасштабной идеологической диверсии. За деятельность, несовместимую со статусом иностранного журналиста, гражданка Доу лишена аккредитации и выдворена за пределы СССР. Агент Боуи представлен к материальному поощрению… — протокольным голосом изрек Асуров.

— Но я же не писал этого! — выкрикнул Нил.

— Сие есть ненужные технические подробности, — снисходительно заметил Асуров.

— Можешь засунуть эти деньги себе в задницу! — бушевал Нил. — Теперь мне все ясно! А Назаров?! Куда вы упрятали Назарова? За что? Что он вам сделал?

Майор Асуров начальственно поморщился, будто услышал от подчиненного бестактный или глупый вопрос.

— Нам ничего, — медленно, с подчеркнутым спокойствием процедил он. — И мы ему ничего. Наша фирма здесь вообще ни при чем. Старший лейтенант запаса Назаров Максим Назарович призван на действительную срочную службу с присвоением очередного звания капитана и в настоящее время, насколько мне известно, приступил к курсу переподготовки в одном из центров Министерства обороны на территории Туркменской ССР.