Ближний берег Нила, или Воспитание чувств
Шрифт:
Больничную тоску разнообразили визиты. Приперлась незнакомая тетка, назвавшаяся страхделегатом — и впрямь была страшна, как Хиросима после атомной бомбы! — притащила кулек конфет, черствый пряник в коробочке и извещение об удержании профсоюзных взносов из текущей зарплаты. Зато каждый день приходила Хопа, то одна, то в обществе Гоши, кормила его вкуснейшей домашней едой, забирала прочитанные книги и приносила новые, рассказывала последние новости. То обстоятельство, что дом находился в четырех остановках от хирургического,
— Только Эду не рассказывай, что я все еще дымлю, — говорила она.
— Запрещает?
— Еще как! Обнюхивает, говорит, что целоваться с курящей женщиной все равно что целоваться с пепельницей.
Именно она принесла письмо с того света, и Нил сразу узнал почерк на конверте, но сразу читать не стал, выждал, когда соседи по палате, получив на ночь предписанные уколы и таблетки, вырубили радио и затихли в своих кроватях, и только тогда включил ночник и вскрыл конверт, помогая себе зубами…
Он вышел из палаты и осторожно прикрыл за собой дверь.
— Не спишь, Баренцев? — Постовая сестричка смачно зевнула, показав розовое небо. — Зря от папаверина отказался.
— Ты лучше мою порцию Кузе вколи. Который без ноги. Мается, бедный.
— Фантомная боль — самая паскудная, — кивнула сестричка. — Не повезло парню. А ты курить?
— Да, посижу на площадке немного.
Он раскурил трубку и сомкнул веки… «Я закрываю глаза и вижу пальму… Я закрываю глаза и вижу пальму… Я закрываю глаза и вижу Линду…»
Скала, закрывающая вход, с грохотом раздвинулась, и он, приложив, как того требовал ритуал, обе руки к сердцу, шагнул под каменные своды.
Над неровными красными огнями факелов, освещающих ноздреватые, грубо отесанные стены, подрагивал траурный ореол копоти, но весь чад, вся едкая вонь минерального масла уносились куда-то вверх, а здесь, в коридоре, воздух был холоден и девственно чист.
За поворотом он остановился, медленно прочитал заклинание и лишь затем, склонив голову, откинул полог из медвежьих шкур и ступил в сталактитовый зал.
За серебристой полоской воды, посреди прозрачных колонн, восседала на своем хрустальном троне Подземная Жрица. Ее волосы густым белоснежным водопадом ниспадали по обе стороны юного, восхитительно прекрасного лица. Смуглая, унизанная костяными перстнями шуйца лениво перебирала длинную шерстку черного кота, различимого на фоне ее мантии лишь по светящимся зеленым глазам. На резной спинке трона, возле правого плеча Жрицы, нахохлившись, восседал маленький белый сокол.
Приблизившись к воде, он замер в низком поклоне.
— Здравствуй, Пестрый Колдун. Что привело тебя ко мне? — низким,
— Здравствуй, Жрица. Я пришел поблагодарить тебя и твоего соправителя, Майского Короля, за то, что помогли Охотнице перейти, не обагрив Мост Вечности ни своей, ни чужой кровью.
Внезапно сокол забил крыльями и заклекотал. Жрица медленно улыбнулась.
— Моя сестра Охотница благодарит тебя, Пестрый Колдун, за то, что освободил ее плоть и даровал возможность счастливого воплощения. Теперь мы вместе, как видишь.
Он пристально вгляделся в сокола, и птица трижды кивнула пушистой головой.
— Она еще очень юна, Пестрый Колдун, — заметила Жрица.
— Какое имя носит она теперь?
— Белая Охотница.
— Еще раз благодарю тебя, Жрица. — Он вновь поклонился. — И передай своему соправителю, что у него появились недруги.
Жрица улыбнулась.
— Ты же знаешь волшебство Майского Короля, Пестрый Колдун. Все его недруги либо становятся друзьями, либо превращаются в пыль.
— Но Двуликий Знахарь…
Улыбка Жрицы обернулась презрительной усмешкой.
— Двуликий Знахарь — наш тайный соглядатай. Он не страшен.
— Но при нем Серый Асур. Они готовят донос Начальнику Верхней Стражи. Чтобы уклониться от участия в их кознях, мне пришлось отдать часть своей силы…
Жрица склонилась к коту и что-то прошептала в черное ухо. Кот мурлыкнул, и гладкая вода на мгновение подернулась рябью.
— Дело сделано. Теперь и Серый Асур служит Майскому Королю. Мы довольны тобой, Пестрый Колдун. Ступай. Скоро твоя сила вернется к тебе и возрастет многократно…
— Но почему Пестрый Колдун?
— Шел бы ты в кроватку, Баренцев. И так спишь уже.
Нил встрепенулся, протер глаза, виновато улыбнулся сестричке и поплелся в палату.
Из больничных ворот он вышел романтическим героем — рука на перевязи, щеку пересекает свежий шрам (врачи заверили, что скоро сойдет). Продираясь сквозь толпы очередей, выплеснувшихся из магазинов на тротуары, он поравнялся с троллейбусной остановкой. Но и тут было изрядное многолюдье, во всяком случае в первый подкативший троллейбус он войти не сумел. Небо затянуло тучами, закапал мерзкий косой дождик, и настроение Нила стремительно опускалось к отметке «мерзопакостно».
Без толку помокнув еще минут десять, он плюнул и затопал по покрытому лужами асфальту в направлении дома. И тут же возле него бесшумно остановился серый «Москвич».
— Подвезти?
— Спасибо, мне недалеко.
— Садись быстро. Нас могут увидеть. Нил вздохнул и влез в распахнутую дверцу.
— Как рука?
— А что, хотите привлечь за умышленное членовредительство в целях уклонения от службы? Или как это там у вас называется, гражданин майор?
— Нил, да кончай ты, честное слово!