Близкие люди
Шрифт:
И не один дед Галдей обычно шел, а с прирученным ягненком.
Чудаком считали многие деда Галдея, но именно такие чудаки и помнятся долго. Ведь благодаря ему деревня наша по-новому называться стала. После революции, на сходке, именно дед Галдей встал перед мужиками и заявил:
— Нынче ко всему хорошему поворот наметился. Правильно? Правильно. И наша деревня к мировому господству коммунизма идет. Правильно? Правильно. А теперь представьте: в коммунизме деревня Лягушевка! А разве мы только лягушками знамениты? Вон сады кругом, красота… Я и предлагаю: пусть наша деревня отныне носит хорошее название: Хорошаевка! Согласны, а?
— Согла-асны! — зашумели мужики.
— Дело, Галдей, предлагаешь. А то стыдно порой постороннему человеку признаться, откуда ты.
Так и порешили: Лягушевку впредь именовать Хорошаевкой.
У нас в округе многим деревням дали при Советской власти новые названия. А зовут их по-старому — велика сила привычки. Только Хорошаевке повезло. Даже многие старики позабыли, как наша деревня прежде называлась. Действительно, подходящее названия и придумать нельзя.
Спасибо деду Галдею.
Поднявшись на голый Михеевский бугор, я остановился, поставил у ног чемодан и оглянулся. Последний раз оглянулся на Хорошаевку — дальше дорога пойдет вниз и деревня моя скроется за горизонтом. Правда, и отсюда хат почти не различишь — они прикрыли свои белые бока садами, ракитами, густым вишняком. Виднеются на зелено-желтом фоне только серые шиферные и цинковые крыши.
Все еще стоят в конце деревни Дуня, Федор Кириллович, тетя Варя.
Они проводили меня до моста, и там мы распрощались. Дуня вытерла слезы на глазах — опять одной оставаться, шепнула:
— Ты, детка, приезжай еще…
Федор Кириллович напряженно курил, изредка посматривая на паука, отдыхавшего на плече.
— Ты, племяш, не забывай деревню, не зарывайся глубоко. Я ить прадеда твоего помню, деда Герасима, с отцом товарищами были — весь твой род из земли этой вышел, в ее, матушку, и ушел, так что, племяш, проведывай их, навещай… Тах-та во! И не один, а обязательно с женой, с детями в следующий раз-то…
Он обнял меня, поцеловал, с надеждой посмотрел в мои глаза.
— Приеду, — пообещал я. — Обязательно.
А тетя Варя все напоминала прислать фотокарточки двух моих дочерей.
— Тебя-то мы знаем, — говорила она, — а в кого они пошли?
На слово же не верили, что дочери похожи на меня.
Последняя печальная минута — и я шагнул на мост.
Первые полкилометра я не оглядывался, но чувствовал, что три пары глаз все еще смотрят мне вслед.
Меня обогнал Аркашка Серегин на своем тракторе с прицепом.
— Садись — подкину! — крикнул он из кабины.
— Спасибо, но пешочком приятней.
— Как знаешь. Держи лапу.
Дернулся трактор, выстрелил в небо очередью черных колец, покатил на станцию — свеклу повез.
Бугор обдувало сильным ветром. Нес он запахи вспаханной земли, последних осенних цветов и озими. Заполошно кричали грачи, холодно поблескивала тонкая полоска речки, светло-желтыми папахами белели в полях скирды соломы.
Может, пять минут я стоял, может, десять, — не знаю. Стоял и не торопился проститься с родиной. Благо у меня было время, чтобы не опоздать на поезд.
Было время для раздумий.
А в синем небе надо мной, над Средней Россией проплывали в сторону Орла белые густые облака.