Близкие люди
Шрифт:
У Степана отчетливо и тоненько зазвенело в ушах.
Он нелепо взмахнул руками и, кажется, даже побежал, чтобы остановить эту взбесившуюся машину, но оказалось, что так и не двинулся с места. Он очень ясно понимал, что машина летит прямо в беззащитную беловскую спину и что через секунду она его убьет.
— Эдик!! — заорал он, и Белов оглянулся Степан еще успел заметить, какое изумленное у него стало лицо. Он прыгнул в сторону, но тонна обезумевшего железа настигла его.
Степан услышал короткий удар, глухой
Больше он ничего не слышал.
— Что? — растерянно переспросила Ингеборга. — Что вы говорите?
— Я говорю, что моего зама сегодня у меня на глазах сбила машина, — повторил Степан, морщась, — поэтому я и опоздал. Как Иван?
Ингеборга помолчала, как будто не сразу поняла, о чем он спрашивает.
— А… У нас все в порядке. Он сегодня поздно встал и весь день вел себя не слишком хорошо. Простите, пожалуйста, я не совсем поняла, что такое с вашим замом.
— Все вы поняли, — проговорил Степан устало.
Ему казалось, что к лицу у него прилипла тонкая целлофановая пленка, сквозь которую невозможно дышать и почти невозможно видеть. И все время хотелось ее содрать. Он то и дело тер лоб и щеки, но содрать проклятую пленку никак не удавалось.
— Но… он хотя бы… жив? — осторожно спросила Ингеборга, во все глаза глядя, как Степан снимает ботинки. Зачем-то он сел на пол, прямо под дверь, и вяло поддавал одной ногой другую в надежде, что ботинок снимется сам.
— Он в больнице.
Ингеборга перевела взгляд на его лицо, и он добавил, сердито пытаясь содрать проклятую пленку:
— Жив, жив. Если бы был… не жив, был бы в морге, а не в больнице!
— А что за машина его сбила?
— Откуда я знаю! — сказал он с досадой. — Обыкновенная машина. Зеленая.
— Она его случайно сбила?
— Она его сбила уж точно не случайно! Его тоже должны были убить, но почему-то не убили. Хотел бы я знать, кого должны убить следующим…
Ингеборга смотрела на него с ужасом.
Он все пытался содрать с ноги ботинок, а потом, очевидно, поняв бесплодность своих попыток, тяжело поднялся и зашаркал по коридору.
Он зашел в комнату к Ивану и немного постоял рядом с ним. Иван сопел ровно и успокоительно — от души. Было время, когда даже во сне он дышал длинно и тяжело, с протяжными нервными всхлипами.
Все прошло. В Ивановой жизни все теперь хорошо. Насколько это возможно.
Степан осторожно потрогал золотистый затылок и повыше натянул толстое клетчатое одеяло — в комнате в связи с наступившими майскими морозами было прохладно.
Странное дело. Под одеялом оказался медведь, тот самый, которого он купил после того, как идиотка Клара выбросила Леночкиного. Иван нового медведя не признавал, и медведь коротал свой век на книжной полке. Степан оглянулся и посмотрел. На книжной полке медведя не было.
Худая рука с острым шишковатым локтем прижимала медведя к ровно дышащему боку, к синей байковой пижаме, надетой по случаю холодов.
Степан еще раз оглянулся на книжную полку. Это был действительно тот самый медведь.
Наверное, все дело было в том, что он так сильно устал. А может, в том, что сегодня на людной улице он своими глазами видел, как тонна металла пыталась погубить близкого человека и почти погубила его, а он, Павел Степанов, даже не мог двинуться с места, чтобы помочь, предупредить, спасти…
А может, дело было в чем-то еще, чего Павел Степанов пока не понимал. Отказывался понимать.
Он выскочил из комнаты Ивана, как будто обнаружил, что ошибся дверью и попал в чью-то чужую комнату.
— Что с вами? — спросила Ингеборга, мимо которой он промчался на всех парах, отчаянно топая уличными ботинками.
— Уезжайте! — приказал он сквозь зубы, но даже не притормозил. — Уезжайте сейчас же!
После чего заперся в ванной.
Вода успокоительно и мощно запела в новеньких трубах.
Из блестящего крана она широким веером летела в белоснежную ванну с такой силой, что казалось, кипит.
Сгорбившись, Степан сидел на краю и тер, тер лицо. Он был уверен, что если перестанет тереть, то обязательно заплачет, и это будет означать конец всей его жизни. Последний раз Павлик Степанов плакал в детском саду, когда воспитательница прогнала его с деревянной, ярко раскрашенной лошадки.
Это была не лошадка, а мечта. Ничего ему так не хотелось, как посидеть на этой лошадке. Но детсадовскими правилами это было почему-то запрещено.
— Лошадка, — проговорил он с усилием и перестал скрести лицо.
Воды в ванне было уже много. Он подставил руку — горячая. Ему хотелось, чтобы вокруг него было очень много горячей воды.
Белов в больнице, и его жизни, как сказали врачи, а потом еще менты, ничто не угрожает. Зеленая машина — ясное дело! — не найдена.
«У кого из ваших сотрудников есть зеленые „Жигули“ пятой модели?»
«Понятия не имею. Я знаю, какие машины у моих замов. Знаю, какая машина была у Петровича и какая у Саши Волошиной. Ни одна из них не похожа на „Жигули“ пятой модели».
«Кажется, это не первое чрезвычайное Происшествие в вашей конторе?»
«Не первое. В середине апреля у нас погиб рабочий, а несколько дней назад мы похоронили нашего прораба».
«Надо же, сколько интересных совпадений! А говорят еще, что вы ведете в Сафоново какую-то почти нелегальную стройку, что вы там храм снесли, а на его месте то ли магазин сооружаете, то ли автобусную остановку, то ли сортир».
Степан подставил лицо под жесткие струи воды, которые больно хлестали и сверкали, как алюминиевая проволока, зато, кажется, сдирали проклятую пленку.