Близкое – далёкое
Шрифт:
Лёша опытный был – есть зазор, не самый пик, а где-то посерединке, когда полно сил, полно свободы и веселья. В этот зазор и надо творить всякую дичь. И Лёша завёл мотор. Пора кататься!
– А этот? – Марина схватила Лёшу за локоть, ткнула пальцем в мотоцикл, и Лёша, весело мыча, выскочил из машины.
Мотоцикл мчался по линиям гаражного кооператива, Марина сидела сзади, прижималась к Лёше, стягивала его живот руками. Скорость звенела в ушах, перед глазами Марины мельтешило, она закрыла глаза, прижалась лицом к Лёшиной спине, и ей стало тепло. Невольно полезли
А Лёша гнал всё быстрее и быстрее. От прикосновений девичьих рук становилось тесно. И казалось, чем выше скорость, тем сильнее нарастает внутри торжествующая похоть. Не смог Лёша затормозить, и на повороте он и Марина выскользнули и, слыша как бы в отдалении тупой удар, повалились на асфальт. Придавленный мотоциклом Лёша глядел в падающее наркотическое небо, часто и неутомимо дышал, и было ему счастье. Повернул голову к Марине и в её расширенных блестящих зрачках увидел благодарность.
Глава шестая
Автовокзал гудел и дышал пылью. Автобусы заползали на площадь, вбирали в себя пассажиров и уползали прочь. Сновали туда-сюда граждане или стояли кучками, окружённые чемоданами и сумками как баррикадами. Среди автовокзального шума и человеческой суеты Марине до ужаса захотелось одиночества. Жизнь в общаге вымотала её. Марина с подругой хотели снять комнату, но достаточной суммы даже вскладчину не набралось, и Марина ехала домой просить деньги у родителей. А просить деньги у родителей – болезненно для Марины. Она и так слишком много им должна.
И с Потапычем разлучаться не хотелось. В последние месяцы их отношения окутывались некой двусмысленностью – вроде и есть Потапыч и Марина друг у друга, а вроде и нет. Но после поездки Марины в гараж двусмысленность исчезла, и отношения вернулись к истокам, к своему весёлому и непринуждённому течению. А как всё может измениться за две недели её отсутствия! И теперь она будет постоянно переживать: о Потапыче, о деньгах. А Марина надеялась, что приезд домой станет для неё отдыхом. Надеялась вновь побыть маленькой девочкой, которая дома, как в крепости.
Объявили посадку на автобус Севастополь-Черноморское. Потапыч потащил чемодан к автобусу, Марина поковыляла следом. Перед прощаньем они долго и смачно целовались.
За автобусным окном лежала крымская степь, Марина смотрела в эту степь и думала – одно и то же, одно и то же – в рейс, скорее в рейс! Вот Лёше повезло, уже скоро он уйдёт в моря на целых полгода. Болело внутри от зависти. В который раз Марина пожалела, что не родилась мужчиной. «Главное чтобы это тебе в жизни пригодилось» – вспомнила она заповедь отца и поняла – родители не примут Потапыча, и Марине будет стыдно перед родителями за свою любовь и за потраченное время. А ведь она могла познакомиться с Лёшей раньше, и, возможно, тогда бы жизнь её
Может она влюбилась только потому, что оказалась совершенно одна в чужом городе? Тогда ещё не появились у неё друзья в универе, и Марина увязла в беспрерывной всепоглощающей тоске. Особенно ярко помнила, как ехала в Севастополь, где её ждала грязная неухоженная общага и дуры соседки, и Марине хотелось выть на весь автобус. Потапыч встретил её на автовокзале поздно вечером, и Марина чуть не шлёпнулась перед ним на колени от благодарности – можно не ехать в общагу, можно гулять хоть до утра, обниматься и целоваться. Чтобы она делала, если бы не Потапыч?
Была и другая проблема – Марина боялась забеременеть. Залёт – и мечты о море, о рейсе, о великих людях пойдут прахом. Её неугомонное сознание, встревоженное возможностью забеременеть, отметало всё лишнее и представляло только крупные и самые очевидные неприятности. Марина боялась потерять месячные и при задержке старалась успокоить себя – это из-за постоянного стресса. А ещё из-за вечных переездов туда-сюда, то в Севастополь, то в Черноморское – и переезды могли сбить цикл, конечно же. Она изучала по интернету симптомы беременности, применяла симптомы на себя, и пугалась того, как способно измениться её тело.
Мама как-то сказала дочери: «Знаешь, лучше быть одной» Признание матери поразило Марину. Она любила свою семью, любила жизнь, которую они вели втроём, Марина, отец Арлен и мама Наталья, любила свой дом и пгт Черноморское. Но однажды Марина поведала Потапычу:
– Отец очень долго изменял матери, когда я совсем маленькая была. Мама мне сама об этом рассказывала.
– Тебя это травмировало? Детская травма, типо того?
– Не это, а как бабушка отреагировала: «Выбрала, теперь терпи» Так и сказала – сама выбирала, теперь терпи. Как меня её слова возмутили. Неправильно терпеть. Неправильно. Хотя… уйди тогда мама, не было бы всего, что мы имеем сейчас. В общем – я не знаю.
Отца Марина не хотела винить, родная кровь всё оправдала, и Марина думала о поступках отца, как о чем-то неизбежном, но в итоге преодолённом. Отца Марина уважала. Его работоспособность, усердие, упёртость восхищали Марину. Одарённый мастер, Арлен имел руки поистине умелые. Изучая, как отец работает, Марина хотела мастерить и чинить все вещи на свете. В нынешний её приезд Арлен смастерил для дочери якорь – из дерева, покрытый лаком, размером с ладонь. Марина решила, что как талисман возьмёт якорь обратно в Севастополь и никогда с ним не расстанется.
Сидя на кухне, в один из вечеров, Марина жаловалась отцу на учёбу.
– Все методички с ошибками, заниматься по ним невозможно. Я хочу уже закончить этот долбанный универ, меня всё в нём бесит.
– Тебе надо было на что-то другое поступать, ты же девочка, я тебе с самого начала говорил, что девочке на твоей специальности не место.
– Да методички везде одинаковые. А там с бабами сидеть. Ты не представляешь, какие они дуры и шлюхи. Они даже не понимают, что остойчивость и устойчивость разные слова. Ты представляешь?