Близнецы Фаренгейт
Шрифт:
— Не думаю, что мне захочется иметь дело с чем-то, что окажется крупнее Виктории.
— Говоря «самый крупный», я разумел сумму, каковую намерен вам предложить, — заверил его Кларк. — Само же это создание куда как меньше коровы.
— О?
Одного этого краткого слова оказалось довольно, чтобы ободрить Кларка, и он скорым шагом вышел из залы и мгновенье спустя вернулся, волоча за собой длинную сервировочную тележку, на каких перевозят из кухни в столовую огромные супницы. Тележку покрывала белая простыня, а нагружена она была так, что мистер Гирш погадал, отчего это Кларк не приказал слуге прикатить ее.
Загадка оставалась необъясненной совсем не долгое время. Едва тележка въехала в залу, а дверь за нею захлопнулась, как мистер Кларк сорвал с нее покрывало, под коим обнаружилось лежащее навзничь тело девочки-подростка. Все облачение ее составляла просторная блуза да изношенная до нитки юбка — руки, ноги и ступни были голы. Густые светлые волосы, взметенные силой, с которой мистер Кларк сдернул саван, пали ей на лицо. И то, что она не смела эти волосы с открытых глаз своих, говорило все, что следовало знать о ее состоянии.
— Она мертва? — прошептал Гирш.
— Разумеется, мертва.
— Как она умерла?
— Не знаю.
— Но как же она оказалась у вас?
— Я нашел ее.
— Нашли?
— При дороге. Вчера вечером. Полагаю, она слетела с лошади и сломала шею.
Гирш подступил к девушке, отбросил с лица ее волосы.
— На мой взгляд, шея ее цела.
— Тогда, быть может, ухажер ее позволил себе обойтись с нею слишком вольно, а потом задушил.
Гирш ощутил в голове легкое кружение — некое воспоминание просачивалось в нее. Единственное высокое окно залы озарил безмолвный проблеск молнии.
— Как я уже сказал, шея девочки выглядит…
— Да что вам за разница, как она умерла? — громовым голосом вопросил Аштон Аллан Кларк, и в тот же миг с Небес долетели раскаты настоящего грома. — Одни доживают до слабоумной старости, другие гибнут юными. Истина печальная, но истина. Увидев ее валявшейся при дороге, я понял, что мне надлежит сделать тяжкий выбор. Оставить ли ее разлагаться, размолотой, быть может, в мезгу колесами экипажей, или предпринять некие действия?
— Действия? — С каждой проходившей секундой Гирш все яснее вспоминал феномен, который он прошлой ночью, впадая в дремоту, отметил почти бессознательно. Изнуренный жарой и парами денатурата, он не был уверен тогда, доносятся ли вопли и плач, отдававшиеся эхом в его ушах, с одной (как ему казалось) из ближних улиц или они порождены горячечными сновидениями, в кои он уже погружался. Вспоминая их ныне — и глядя на несчастную мертвую девушку, — Гирш поражался сходству тех воплей с отчаянными призывами, коими выкликают потерявшегося ребенка или домашнего зверька.
— Позволить прекрасному созданию наподобие этого, пропасть зазря, было бы преступлением, — объявил мистер Кларк с негромким напором, очень напоминавшим страстность. — Я хочу, чтобы вы обессмертили ее, Гирш. Пусть никакая порча не тронет эту девицу. И тогда она сможет стать моей пастушкой.
И мистер Кларк повел рукою в сторону своего неподвижного зверинца, Ноева Ковчега сельских животных, указывая, какое место сможет занять среди них дева-пастушка. Он даже попробовал улыбнуться, как будто это непривычное искажение черт его способно было помочь таксидермисту ясно представить себе девочку-подростка в кругу опекаемых ею скотов, как будто такая редкость, как улыбка Аштона Аллана Кларка, могла сама собой породить живую картину — свежеликая, с рассыпавшимися по спине волосами девица в завлекательном сквозистом платье, сжимающая в белой руке посох, который мог с легкостью доставить мистеру Кларку один его добрый друг, производитель тростей и палок.
— Однако… во имя Неба, Кларк… — хрипло выдавил Гирш, приметивший в улыбке своего работодателя больной проблеск безумия. — Это же чья-то дочь…!
— Была ею, Гирш, была! — нетерпеливо поправил его Кларк. — А теперь это мясо, и нам надлежит вмешаться сколь возможно быстрее, пока не попортилась кожа.
К этой минуте очки мистера Гирша запотели уже окончательно — и от несносной духоты, нагнанной собиравшейся грозой, и от собственных его душевных страданий. Он провел рукавом по стеклам и только тут заметил, что все еще держит в руке шприц.
— Эта… эта девочка, — с мольбой произнес он. — Я слышал прошлой ночью, как друзья и родные выкликали ее. Она не может просто исчезнуть. Семья захочет похоронить ее. Вы же не станете…
— Похоронить, будь я проклят! — вскричал мистер Кларк, и в окне вновь полыхнула молния. — Ее шкура останется ценной всего несколько дней! Потом она обратится в ничего не стоящие отбросы, в пищу для паразитов! Где ваша гордость, любезнейший? Где ваша профессиональная гордость? Дайте мне мою пастушку и вы получите столько денег, сколько ваши жалкие олени и лисы никогда вам не принесут!
Страшный раскат грома сотряс стены особняка, и в тот же самый миг мистер Гирш метнулся вперед и с воплем гнева и ужаса вонзил шприц в грудь своего нанимателя — да так, что металлическое рыльце инструмента глубоко ушел в плоть, неся с собой гибельные остатки формальдегида.
Ну и что же, мистер Кларк умер? Как бы не так. Некое время спустя он очнулся и, дернувшись, словно его оживил гальванический разряд, сел. Лоб мистера Кларка, теперь обильно смоченный потом, маслом для волос и некоей угольно-черной субстанцией, врезался в нависшую над ним препону. То было брюхо Виктории, жесткое и неподатливое, точно набитый мукой мешок. Мистер Кларк выполз из-под коровы и попытался собрать воедино, как если б они были рассыпавшимся содержимым карманов, частности своего положения. Стояла ночь. Струи ливня били в дом. Манишку мистера Кларка запятнала кровь. Голова у него была легкой, напитанной камфорными парами, как если бы он наглотался опиума, кокаина и спиртного, смешанных в неразумной пропорции. Тележка, на коей покоилось безупречное тело девушки, — той, которую он заманил в свою карету, стояла порожней. Пастушка его исчезла.
Пошатываясь и сквернословя — так, словно вернувшееся к нему сознание оказалось громоздким бременем, которое надлежало как-то пристроить, уравновесить на остове его души, он выломился из парадных дверей дома и, мгновенно промокнув под дождем, уверился в том, что Гирш удрал, забрав с собой девушку. Когда это произошло — минуты, часы назад? Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы мерзавец сыскал родных девушки, а то и принялся тыкать трупом ее в нос полицейским или иным докучникам. По милости Божией, никто еще не видел бедной пастушки, чья участь висела ныне на волоске и зависела лишь от того, как быстро сможет он прийти ей на помощь, — никто, кроме таксидермиста с его возницей, а от них можно без особых хлопот избавится с помощью ножа. Того самого, кривого, снабженного деревянной рукоятью ножа дубильщика с лезвием длиной в десять дюймов, который с такой легкостью вскользнул, точно в масло, в мягкую плоть пастушки, избавив ее от тусклой участи каторжанки кожевни и посулив куда более чистое, светлое будущее — будущее сокровища его грандиозной коллекции.