Близнецы-соперники

Ладлэм Роберт

– Жить, если смогу. Не мне решать. Вам.

Лежащий в проходе стюард шевельнулся. Он тряхнул головой и поднялся на колени. Прежде чем он успел что-то сообразить, над ним встал Любок, направив пистолет ему в лоб.

– Если хочешь жить, в Мюльгейме подтвердишь мои показания.

В глазах стюарда застыла покорность.

Фонтин подошел к Любоку.

– Что делать с ней? – прошептал он.

– А что с ней? – не понял Любок.

– Пусть идет с нами.

Чех устало провел рукой по волосам.

– Боже! Ну да ладно – иначе придется убить ее. Она же опознает меня

за каплю морфия! – Он посмотрел на женщину. – Пусть приведет себя в порядок. Там висят дождевики. Пусть наденет.

– Спасибо.

– Не стоит, – сказал Любок. – Я бы пристрелил ее не моргнув глазом, если бы считал, что это лучший выход. Но она может оказаться полезной: она была в гарнизоне командос, о котором мы даже и не подозревали.

Бойцы Сопротивления встретили их автомобиль в Леррахе, недалеко от франко-швейцарской границы. Виктору дали чистую, но потрепанную одежду вместо его немецкого мундира. Они переправились через Рейн в сумерках. Женщину забрали в лагерь Сопротивления в горах. Она была в наркотическом опьянении и ничего не соображала. Совершить путешествие в Монбельяр ей было не под силу.

Стюарда просто прикончили. Фонтин на сей раз сам принял такое решение. Он не хотел повторения истории с капралом на пирсе в Челле-Лигуре.

– Ну, теперь я тебя покидаю, – сказал Любок, подойдя к нему на берегу. Чех протянул ему руку на прощание.

Фонтин удивился. По плану Любок должен был сопровождать его до самого Монбельяра. Из Лондона для него могли прийти новые инструкции. Он недоуменно пожал ему руку.

– Но почему? Я думал…

– Знаю. Но все изменилось. В Висбадене возникли проблемы.

Виктор крепко сжал его руку и накрыл ее сверху левой ладонью.

– Даже не знаю, что тебе сказать. Ты спас мне жизнь.

– Что бы я ни сделал, ты бы поступил точно так же. Я в этом не сомневаюсь.

– Ты столь же великодушен, сколь и смел.

– Тот греческий священник сказал, что я дегенерат, который мог бы шантажировать пол-Берлина.

– А ты бы мог?

– Возможно, – быстро ответил Любок, глядя на француза, который махал ему из лодки. Он кивнул в ответ и повернулся к Виктору. – Послушай, что я тебе скажу, – произнес он тихо, убирая руку. – Священник сообщил тебе еще кое-что. Что я работаю на Рим. Ты сказал, что не понял его.

– Совершенно не понял. Но я не слепой. Это каким-то образом связано с поездом из Салоник?

– Это связано впрямую.

– Так ты работаешь на Рим? На церковь?

– Церковь тебе не враг. Поверь.

– Ксенопские монахи утверждают, что это они мне не враги. И тем не менее враг у меня есть. Но ты не ответил на мой вопрос. Ты работаешь на Рим?

– Да, но не так, как ты думаешь.

– Любок! – Фонтин схватил чеха за плечи. – Я не знаю, что и думать. Я ничего не знаю! Ты можешь это понять?

Любок внимательно посмотрел на Виктора.

– Я тебе верю. Я неоднократно подбивал тебя рассказать мне… Но ты ни разу не клюнул.

– Когда?

Француз из лодки позвал снова, на этот раз раздраженно:

– Эй! Павлин! Нам пора!

– Сейчас! – ответил ему Любок, не отводя от Фонтина взгляда. – Последний раз объясняю. Есть

люди – с той и с другой стороны, – которые считают, что эта война – мелочь по сравнению с той информацией, которую, по их убеждению, ты скрываешь. В каком-то смысле они правы. Но у тебя нет этой информации и никогда не было. Однако в этой войне надо сражаться. И победить. В сущности, твой отец оказался мудрее всех.

– Отец? Да что ты…

– Ну, я пошел. – Любок с силой, но без враждебности высвободился из рук Виктора. – Именно поэтому я и сделал то, что сделал. Скоро ты все узнаешь. А тот священник в «Казимире» был прав: монстры существуют. И он был одним из них. Есть и другие. Но не обвиняй церковь. Церковь не виновата. В ней находят приют фанатики, но она не виновата.

– Павлин! Больше ждать нельзя!

– Иду! – громким шепотом отозвался Любок. – Прощай, Фонтин. Если бы я хоть на мгновение усомнился в том, что ты тот, за кого себя выдаешь, я бы собственноручно вытряс из тебя эту информацию. Или убил бы. Но ты – это ты. И ты оказался между молотом и наковальней. Теперь они оставят тебя в покое. Но ненадолго. – Чех ласково потрепал Виктора по щеке и побежал к лодке.

Голубые огоньки над аэродромом Монбельяра замерцали ровно в пять минут первого ночи. Мгновенно зажглись два ряда крошечных световых точек, отметивших посадочную полосу. Самолет сделал круг и приземлился.

Фонтин бросился через летное поле, держа в руках свой портфель. Когда он добежал до самолета, катившегося по полю, боковая дверца была открыта. В проеме стояли двое, протягивая руки. Виктор забросил портфель в черный зев и ухватился правой рукой за протянутую ему ладонь. Он побежал быстрее и прыгнул – его подняли и втащили в самолет. Он лег лицом на пол. Дверца захлопнулась, пилоту отдали команду на взлет, двигатели взревели. Самолет рванулся вперед. Через несколько секунд хвостовые шасси оторвались от земли, а еще через несколько мгновений они уже были в воздухе.

Фонтин поднял голову и подполз к рифленой стене, подальше от дверцы. Он прижал портфель к груди, глубоко вздохнул и прижался затылком к холодному металлу стены.

– Господи! – донесся изумленный возглас из мрака. Виктор обернулся налево, к неясному силуэту человека, который с такой тревогой это сказал. Первые лучи лунного света проникли сквозь стекло кабины пилота, которая не была отделена от салона. Взгляд Фонтина упал на правую руку говорящего. На ней была черная перчатка.

– Стоун? Ты что здесь делаешь?

Но Джеффри Стоун не ответил. Лунный свет стал ярче и уже освещал весь салон. Стоун стоял, вытаращив глаза и разинув рот.

– Стоун? Да ты ли это?

– Боже! Нас обвели вокруг пальца! Им это все-таки удалось!

– Да о чем ты?

Англичанин монотонно заговорил:

– Нам доложили, что ты убит. Что тебя схватили и казнили в «Казимире». Нам сообщили, что там сумел спастись только один человек. С твоими документами…

– Кто?

– Связной, Любок.

Виктор, пошатываясь, встал и схватился за металлические поручни, торчащие из стены. Отдельные части складывались в целое.