Близнецы-соперники
Шрифт:
«Фокке» разбежался по взлетной полосе и взмыл в воздух. Любок сел ближе к проходу, предоставив Виктору место у иллюминатора. Фонтин устремил взгляд в небо, ушел в себя, надеясь забыться, чтобы время пролетело быстрее. Все равно это будет не так быстро, как хотелось бы.
Забытье не приходило. Напротив, он невольно стал думать о ксенопском священнике в подземном туннеле «Казимира».
«Вы путешествуете с Любоком. Любок работает на Рим».
Любок.
«Мы вам не враги. Ради всего святого, верните нам наши рукописи!»
Салоники. Поезд преследует его. Константинопольский
Он услышал взрыв хохота в хвостовой части салона, а потом шепот над ухом.
– Нет-нет! Не оборачивайтесь! Пожалуйста! – Стюарда было еле слышно. – Не вставайте. Это командос. Они просто спускают пары, не обращайте внимания. Делайте вид, будто ничего не происходит.
– Командос? – прошептал Любок. – Здесь, в Мюнхене? Но они же расквартированы на севере, в Балтийской зоне.
– Не эти. Эти действуют за Альпами в Италии. Это карательный взвод. Их тут много.
Слова подействовали на Виктора словно удар электрического тока. Он вдохнул – мускулы живота одеревенели.
«Карательный взвод».
Он вцепился в подлокотники кресла и выпрямился. Затем, прижавшись к спинке кресла, вытянул шею и скосил глаза. То, что он увидел, его потрясло.
Женщина с безумными глазами лежала на полу в распахнутом пальто. Она была совсем голая, если не считать разорванного белья. Ее ноги были широко расставлены, ягодицы сокращались. Офицер вермахта, сняв брюки, вспахивал ее, стоя над ней на четвереньках. Рядом на коленях стоял второй офицер, восставшим членом он тыкал в лицо женщине, держа ее за волосы. Она открыла рот и приняла его, застонала и закашлялась. Третий офицер сидел в кресле, перевесившись через подлокотник. Он тяжело дышал и, вытянув левую руку, тискал обнаженные груди женщины, правой рукой услаждая самого себя в такт движению левой.
– Скоты! – Фонтин выпрыгнул из кресла и, вырвав руку из пальцев Любока, рванулся вперед по проходу.
Немцы оторопели. Тот, что сидел в кресле, вытаращил глаза. Виктор схватил его за волосы и с силой ударил затылком о металлическую окантовку кресла. Раздался треск сломанной кости, и кровь брызнула в лицо офицеру, лежащему на женщине. Он запутался в брюках, упал на нее, пытаясь ухватиться за что-нибудь руками. Перекатился на спину. Фонтин вскинул правую ногу и ударил офицера каблуком по горлу. Удар оказался сокрушительным: на шее у немца вздулись багровые вены, глаза закатились, обнажив студенистые белые белки, пустые и омерзительные.
Женщина визжала, вопил третий офицер, который кинулся назад, пытаясь спастись в багажном отсеке. Его нижнее белье было все в крови.
Фонтин бросился за ним, но немец, истерически визжа, увернулся. Окровавленная дрожащая рука полезла за пазуху. Виктор знал, что он искал, – четырехдюймовый нож из ножен под мышкой. Офицер выхватил из-за пазухи нож с коротким и острым как бритва лезвием и стал махать им перед собой. Фонтин приготовился к прыжку.
Внезапно чья-то рука схватила его сзади за горло. Он яростно ударил невидимого нападающего локтями, но объятие было стальное.
Его дернули назад, и длинный нож, со свистом рассекая воздух, вонзился
В тот же момент Фонтин почувствовал, что его шея свободна.
Любок отвесил ему пощечину – удар был хлестким и ожег ему кожу.
– Довольно! Прекрати! Я не хочу погибнуть из-за тебя!
Виктор оглянулся. У двух других офицеров было перерезано горло. Женщина, рыдая, уползла куда-то за кресла. Там ее вырвало. Стюард лежал без движения в проходе: то ли мертв, то ли без сознания – Фонтин не мог разобрать.
А старый капрал, который лишь минуту назад старался ни на что не смотреть – от страха, стоял у дверей кабины пилота с пистолетом в руке.
Вдруг женщина вскочила на ноги и завизжала:
– Они же нас убьют! О Боже! Зачем вы это сделали?
Фонтин недоуменно уставился на нее и тихо спросил, с трудом переводя дыхание:
– Вы? Вы спрашиваете?
– Да! О Боже! – Она запахнула измазанное кровью пальто. – Они же меня убьют. Я не хочу умирать.
– А вот так жить вы хотите?
Она смотрела на него безумными глазами, ее голову сотрясала мелкая дрожь.
– Они забрали меня из концлагеря. Я знала, на что иду. Они давали мне наркотики, когда я нуждалась! – Она чуть подняла рукав пальто: ее рука от ладони до локтя была в отметинах от уколов. – Я знала, на что иду. Я жила.
– Ну хватит! – заорал Виктор, шагнув к ней и замахнувшись. – Будешь ты жить или сдохнешь – мне на это наплевать. Я это сделал не ради тебя!
– Ради чего бы вы это ни сделали, капитан, – быстро сказал Любок, беря его за руку, – перестаньте. Вы ввязались в драку. Больше это не должно повториться. Вам ясно?
Фонтин увидел силу во взгляде Любока. Все еще тяжело дыша, Виктор с удивлением кивнул в сторону пожилого капрала, по-прежнему безмолвно стоящего у двери кабины пилота.
– Он тоже из ваших?
– Нет, – ответил Любок. – Это немец, в котором еще осталась совесть. Он не знает, кто мы и что мы. В Мюльгейме он все забудет и станет опять сторонним наблюдателем, который даст любые показания. Подозреваю, что ничего особенного он не скажет. Займись женщиной.
Любок стал действовать. Он подошел к распростертым телам вермахтских офицеров, вытащил у них все документы и обезоружил их. В кармане у одного нашел коробку со шприцем и шестью ампулами. Он отдал наркотики женщине, которая села у иллюминатора рядом с Фонтином. Она с благодарностью приняла драгоценный подарок и, стараясь не глядеть на Виктора, сломала одну ампулу, наполнила шприц жидкостью и сделала себе инъекцию в левую руку.
Затем аккуратно уложила шприц и ампулы в коробку и сунула ее в карман пальто. Откинулась на спинку кресла и блаженно вздохнула.
– Так лучше себя чувствуете? – спросил Фонтин.
Она повернулась и взглянула на него. Теперь ее глаза глядели спокойнее, и в них появилось презрительное выражение.
– Можете ли вы понять, капитан, что я ничего не чувствую! У меня не осталось чувств. Я просто существую.
– Что же вы будете делать дальше?
Она отвернулась и уставилась в иллюминатор. Помолчав, ответила тихо, отрешенно: