Близняшки от босса. Сердце пополам
Шрифт:
— Она оплатила нам ЭКО в Германии, дорогу и… дала мне аванс, — выпаливает Антон.
— Та-ак. За какие услуги? — держит его в тонусе Вадим.
— Я должен был проследить, чтобы Снежане по договору только один эмбрион подсадили, потом убедиться, что беременность состоялась — и сразу сообщить ей об этом, а также документы все передать из немецкой клиники и результаты УЗИ. В России мы контакты со Светланой Григорьевной почти не поддерживали. Она лишь перевела мне очередную часть суммы и подтвердила, что ребенок все еще нужен, — делает непонятное для меня уточнение, от которого Вадим выдыхает с яростным рычанием. Олейник же тараторит быстрее: — И все. Светлана Григорьевна боялась, что сделка раскроется раньше
— За что, Антон? — реву, не сдерживая слез. — Я же любила тебя… — чувствую, как мне не хватает дыхания.
Становится еще хуже, когда в мою сторону поворачивает голову Вадим. Разочарованный, стеклянный взгляд мне посылает. Застывшая карамель замораживает меня — и от этого я всхлипываю надрывнее.
— Детей ты любила, — переключает на себя наше внимание Антон. — Помешалась на этом. И плевать тебе было, что я не могу. Я тебя сразу предупредил, что мне подкидыши от левого мужика не нужны. Если не мои, то лучше без них совсем. Рассчитывал, что ты поиграешь в беременность, ребенка якобы потеряешь. И угомонишься. Потом я пожалел бы тебя — да и дальше вдвоем жили бы. Заодно и деньжат бы получили, — ляпает бездумно, за что Шторм грубо толкает его обратно в стул. Отходит назад, чтобы не убить. Кулаки сжимает и разжимает.
— Даже сейчас она тебя спасает, — скрипит зубами Вадим, на меня намекая. И на данное мне обещание не прибить Антона. — Имей хоть каплю уважения к ней!
— Извини…те, — чуть ли не трясется от паники бывший. В стул вжимается.
— Что же вы так облажались, оставив Снежане дочь-близняшку? — Шторм продолжает «допрос» на расстоянии, при этом умудряется давить Олейника своей энергетикой. — Такая улика…
— Кто знал, что вы встретитесь когда-нибудь! — вспыхивает тот. — У нас договор со Светланой Григорьевной на одного ребенка был. А клетка взяла и разделилась внезапно. Я побоялся говорить об этом до того, как деньги получу. Вдруг бы Светлана Григорьевна сделку разорвала за то, что мы нарушили условие, — поражает меня своим цинизмом. — О близняшках она узнала уже после родов от медперсонала. Пригрозила мне и приказала держаться как можно дальше от ее семьи. Сказала, что если правда всплывет, то он меня уничтожит. Поэтому я и рванул за границу после того, как увидел вас с женой и второй близняшкой возле холдинга, — признается Шторму. — Я ведь пообещал вторую близняшку в детдом сдать, но Снежана бы мне не позволила. Так что я плюнул. Так уж и быть, оставил незапланированную мелкую ей, все равно полную сумму на руки получил. Решил, что никогда мы с вашим семейством не пересечемся. А зря…
Окончание его фразы тонет в хлюпающем звуке. Все происходит так быстро, что погружаюсь в шок.
— Па-ап! — истерично кричу в сторону двери, которая тут же распахивается.
Сама же смотрю на корчащегося у стены Антона с разбитым носом. Бывший муж бережно сломанного хряща касается, морщится, жалеет себя. Медленно переключаюсь на Вадима. Он стоит, будто ничего не случилось, и костяшки пальцев платком протирает брезгливо.
— Вадим Дмитриевич, я же просил не подставлять меня, — сокрушенно рявкает следователь, пока отец между невозмутимым Штормом и забитым в угол Антоном становится. — Как мне теперь это объяснять? — указывает на побитого Олейника. — А вдруг он жалобу напишет.
— Не напишет, — зло
— Т-так, — Олейник трясет головой, как болванчик. — Я за границей еще себе нос повредил. Упал, — испуганно моргает.
— Мда-а, — с отвращением кривится Вадим.
Припечатав Антона финальным ненавидящим взглядом, он подходит ко мне, бережно обнимает за плечи — и уводит прочь. Разбитая и морально высушенная, я полностью покоряюсь моему мужчине. И позволяю себе выпустить эмоции вместе с потоками горьких слез. Предательство Антона принесло мне столько боли. От одной лишь мысли, что я могла никогда не встретить Вадима и не узнать правду, у меня сбивается дыхание, а сердце нарушает свой ритм.
— Хочу домой, к нашим булочкам, — давлюсь жалобными всхлипами.
— Не плачь из-за него, — с холодком произносит Вадим, помогая мне сесть в машину. — Со мной у тебя все будет хорошо, — и умолкает, когда на заднем пассажирском сиденье устраивается отец.
В напряженной тишине возвращаемся домой, где нас ждут близняшки под присмотром моей мамы.
«С тобой мне и так хорошо. Уже сейчас», — мысленно посылаю сигнал Шторму, но он не чувствует этого…
Глава 39
Вадим
Я держался из последних сил. Помнил обещание, которое дал Снежане. Но как не трогать преступника, который с таким цинизмом говорил о детях? Который потоптался на искренних чувствах и слепом доверии Снежинки. Воспользовался ее любовью, что так легко и незаслуженно ему досталась. А мне предстоит биться в закрытую дверь, чтобы заслужить хотя бы крупицу того, что она испытывала к бывшему мужу. Он незримо продолжает стоять между нами. Но я прослежу, чтобы его надолго упрятали за решетку.
Бросаю быстрый взгляд на Снежану — и тут же перевожу на дорогу. Не могу успокоиться, пока она плачет рядом. Хочу прибавить скорость, но одергиваю себя. Нельзя рисковать, поддаваясь эмоциям.
Снежинка чувствует меня — и усилием воли заставляет себя притихнуть. Как только ее всхлипы исчезают, мне действительно становится легче.
Кошусь через зеркало дальнего видения на будущего тестя. Он поглядывает на нас со Снежаной задумчиво, но ничего не говорит. И правильно. Я не в том настроении, чтобы отражать его шутки. Справедливые, отчего только сложнее.
— Снежка привязалась к тебе, это заметно, — тихо говорит он, когда мы приезжаем домой, а Снежинка раньше нас заходит в особняк. Спешит к дочкам. — Зря бесишься, — добавляет, не торопясь отходить от машины.
— А по тебе скучает. Что у вас с ее матерью? — парирую я.
— Один-один, — смеется, вызывая и у меня ответную улыбку. Отец у Снежинки неплохой все-таки. — Я не хотел бы, чтобы ты Снежке передал. Лучше оградить ее от наших семейных распрей.
— Вы слишком опекали ее, — говорю с укором. — Поэтому Снежана и не готова была к предательству Антона. Не разглядела в нем козла.
— Что же, справедливо, — хмыкает тесть. — А теперь это продолжаешь делать ты. Опекаешь похлеще нас.
— Два-два, — хохочу я, окончательно расслабляясь. Но выпаливаю серьезно: — Я люблю ее.
— Да я вижу. Ей не пробовал сказать? — подстегивает опять.
Сталкиваемся взглядами — и тут же разрываем зрительную связь. Каждый о своем думаем.
— Я приехал, чтобы помириться с женой, — платит откровенностью за откровенность. — Мы глупо расстались. Мария ревновала меня сильно. Я же все время в туры ездил. Мог подолгу за границей пропадать. А она выдумывала всякое, ночами названивала, проверяла, мозг выносила, — вздыхает. — Мне надоело. Взбесился, солгал, что встретил другую женщину. Сглупил на нервах. Дождались, пока Снежка в универ поступит, и разошлись. Вот только все равно не хватает мне этой истерички, — выплевывает, злясь и на себя, и на нее.