Близость. Переходя черту
Шрифт:
Но я, игнорируя слова соседки, направляюсь в прихожую, чтобы подать ей её пальто. Я понимаю, что веду себя грубо, можно даже сказать по-хамски, выпроваживая её. Но не могу сейчас поступить иначе.
Я просто не смогу дальше выдерживать её присутствия рядом. Дело не в ней самой. Я бы никого сейчас не хотела видеть. Мне просто нужно остаться одной.
Мне невыносимо чувствовать этот жалостливо-раскаивающийся взгляд женщины на себе, видеть, как она сочувствует моему горю, и винит себя в этом.
Мне не нужна эта жалость. Я не хочу, чтобы меня жалели,
– Я ведь взрослая уже. – говорю, горько ухмыльнувшись, и буквально заставляю бывшую соседку взять в руки это чёртово драповое пальто – Совершеннолетняя. Я имею право сама принимать решения, тётя Люда.
Она сердито косится на меня, сжимая в руках верхнюю одежду. Но я замечаю в её взгляде едва мелькнувшее сомнение. Думаю, что женщине, на самом деле, и самой не по себе после развернувшегося здесь концерта. И мне осталось только чуть посильнее надавить, чтобы убедить её в том, что она не станет чудовищным человеком, если оставит меня сейчас.
– Идите, тётя Люда. – говорю уже мягче, изо всех сил выдавливая из себя жалкое подобие улыбки и слегка касаюсь плеча женщины. – Я, правда, собираюсь лечь спать. Время позднее уже, я устала. Да и Вы тоже утомились. Вас дети дома заждались и внуки. Со мной всё будет в полном порядке, честно. У Андрея тут по всей территории куча камер понатыкана, и дом на сигнализации стоит. Вам, правда, не нужно обо мне беспокоиться.
Ещё с минуту соседка мнётся в нерешительности, но потом тяжело вздыхает и, всё-таки сдавшись, надевает на себя пальто.
Уже в дверях женщина оборачивается и заключает меня в крепкие объятия. Я не вижу её лица, но чувствую, что глаза тёти Люды снова влажные, хоть она и пытается это скрывать.
Женщина крепко целует меня в макушку, обхватив мою голову руками, и затем отстраняется.
– Катенька, я позвоню тебе завтра, ладно? Ты же поговоришь со мной? – неуверенно спрашивает, заглядывая мне в глаза.
– Конечно. – коротко отвечаю, слегка приподняв уголки рта, в подобии улыбки.
Проводив тётю Люду до такси, возвращаюсь в дом. Закрываю за собой входную дверь и медленно оседаю возле неё на пол, уткнув лицо в ладони.
Мне хочется побыть в такой позе хотя бы какое-то время, но я не позволяю себе эту поблажку. И, встав на ноги, направляюсь к лестнице, ведущей на второй этаж, чтобы сделать то, что давно уже пора было сделать.
Глава 3. Катя
Мучительно медленно тащу свои ноги вверх по лестнице. Грудь сдавливает от горечи накативших эмоций. Мне так больно сейчас, что, кажется, я ощущаю эту боль даже на физическом уровне. Она поглотила меня целиком, Захватила в капкан и давит со всех сторон одновременно, изнутри и снаружи, настолько сильно, что, кажется, ещё немного, и я разлечусь на кусочки, не выдержав напора.
Добравшись до последней ступеньки, направляюсь прямиком в свою спальню. Я стараюсь абстрагироваться от происходящего, заставляю себя не думать о том, что мне предстоит сделать, но не выходит.
Мысли, диким коршуном кружат в моей голове, жаля своей неотвратимостью.
На негнущихся ногах подхожу к шкафу-купе и, отодвинув дверцу, выуживаю оттуда небольшую спортивную сумку, купленную мной уже давно, специально для этого момента.
Горло буквально тисками жмут удушливые слёзы, мечтая найти выход. Но я держу их в себе. Всё ещё не время. Мне пока нужны все мои силы.
Всё-таки странная штука – жизнь. Я всегда любила Андрея, доверяла ему, он был моим братом. Потом, когда он ушёл, заставила себя его возненавидеть. Во всяком случае, так мне тогда казалось. И вот, наконец, мой хрупкий мир стал восстанавливаться. Очень медленно, по маленьким кусочкам складываться в красивую картинку нашего с Андреем счастливого будущего. У меня вновь появился брат. Родной человек, который меня любит и заботится обо мне.
Но, видимо, наш чертовски несправедливый мир устроен так, что как только ты начинаешь верить в то, что всё у тебя будет хорошо, это, в действительности, уже означает начало конца.
Брата у меня больше нет. Вообще никого нет. Мои родители погибли, а человек, который всю жизнь был для меня самым родным и близким, оказался совершенно посторонним мне человеком.
Я знаю, что Андрей почувствовал это – чужеродность моего присутствия в его доме. За всё время, пока тётя Люда рассказывала нам историю нашей семьи, открывая эту чудовищную тайну, которая в течении стольких лет была похоронена под руинами постоянной лжи, он ни разу не посмотрел в мою сторону. Ни разу! Словно ему невыносимо моё присутствие рядом.
Даже покидая в спешке дом, он не обратился ко мне, не попрощался, вообще не сказал мне ни единого слова. Обратился только к тёте Люде, словно проигнорировав моё нахождение в доме.
Да и сам факт того, что он вот так вот взял и просто ушёл после того, как на нас с ним обрушилась вся эта жуткая правда, тоже говорит о многом. Чёрт, ведь это же наше с ним общее горе! Разве нет? Почему он не захотел разделить его со мной? Почему не захотел хотя бы поговорить об этом?
И ведь я не могу даже его винить за это. Теперь-то я прекрасно понимаю, почему он тогда сбежал из нашего дома.
Да он же всю жизнь был там, как вечно провинившийся заключённый в колонии строгого режима. А человек, который должен был любить его и заботиться, словно суровый тюремщик, жестоко наказывал его по любому поводу и без.
В какой-то степени, я даже восхищаюсь им. Прожив столько лет, не видя ни любви, ни заботы, он умудрился не сломаться, не сгнить душой и остаться человеком.
Вот только моё присутствие в его жизни ему больше не нужно. Это раньше он любил меня, потому что считал своей сестрой, родной кровью. А сейчас я для него всего лишь дочь человека, издевающегося над ним в течении долгих лет.