Блок без глянца
Шрифт:
Они явно не понимали друг друга и говорили о двух разных правдах. Блок с усмешкой обратился ко мне:
– Вот вам случай пофилософствовать по-настоящему. Но философствовать нам в данную минуту уже не пришлось. Уже суп был налит в нашу миску, мы получили каждый по куску хлеба и по деревянной ложке и вернулись к нашему столу. У всех нас были кое-какие собственные запасы, и мы выложили их тут же на стол. Затем мы приступили к исполнению обряда: каждый по очереди опускал ложку в миску, на дне которой плавали кусочки конины, и, проглотив свою ложку супу, дожидался, пока очередь снова дойдет до него. Все мы, очевидно, были одинаково «деликатны»,
– Эх, деликатные вы! – сказал рабочий П. и тут же взял газетный лист, оторвал от него пять лоскутов бумаги, достал свой перочинный нож и стал накладывать каждому по равному числу кусочков мяса.
Блок раскраснелся от горячей похлебки; вся обеденная церемония, видимо, привела его в хорошее расположение и, с трудом разжевывая жесткую конину, он начал шутить:
– Зачем же вы, товарищ П., себе тоже положили на бумажку, могли бы свою порцию оставить в миске.
– Нет, это уже оставьте! По-товарищески так по-товарищески, чтоб всем было одинаково…
Обед кончился. Большинство арестованных растянулось на койках. К Блоку подошел хорошо одетый господин и, поклонившись, торжественно произнес:
– Позвольте представиться! Ваш искреннейший почитатель! – Начала их разговора я не слышал; А. А. убедил меня расположиться посвободнее на койке, и я задремал.
Когда я, приблизительно через час, проснулся, господин с хорошими манерами, прислонившись к столу, все еще беседовал вполголоса с Блоком, сидевшим на краю койки у моих ног, или правильнее, господин все еще продолжал говорить, а Блок молча его слушал.
– Понимаете, Александр Александрович, – говорил искреннейший почитатель Блока, – для меня между внешним видом книги и ее внутренним содержанием дисгармония немыслима: переплет – это как бы аккомпанемент к стихам. Ну вот, например, «Ночные часы» – вы понимаете, как трудно подобрать тон кожи; иль решить вопрос: одноцветный корешок или же под цвет обреза. Совершенно ясно, например, что «Ночные часы» не допускают золотого обреза. Да, но какой же? Наконец я остановился на голубовато-синем. Знаете, такого цвета, как плащ у Мадонны Леонардо. Вы согласны со мной, Александр Александрович?
– Да, разумеется.
– Ах, Александр Александрович, если б вы знали, что для меня значит:
«Не жаль мне дней, ни радостных, ни знойных,Ни лета зрелого, ни молодой весны»!И он почти шепотом декламировал одно стихотворение за другим.
– Или это, например:
«Она ждала и билась в смертной муке».– Как вы много знаете наизусть, – сказал А. А., – пожалуй, больше моего.
А искреннейший почитатель, ободренный похвалой Блока, то вполголоса, то снова совсем шепотом продолжал читать и читать стихи, перемежая их отрывками из своей собственной биографии. Когда он, наконец, растроганный и утомленный, отошел к одному из своих ближайших товарищей по несчастью (он с двумя спутниками был задержан при попытке переправиться через финляндскую границу), Блок, повернувшись ко мне, сказал:
– А вы знаете, за такое добродушие невольно прощаешь все! И притом они все теперь в такой беде. Жалко, что ему не удалось перебраться за границу.
Наступили сумерки. В первой камере уже зажгли электричество. Кое-где играли в карты. Распивали чай. Много курили. Некоторые из политических, к которым за это время успели прибавиться еще два правых эс-эра-интеллигента, вели разговоры на злобу дня. В их углу было наиболее шумно, и внимание Блока невольно обратилось в ту сторону. Среди споривших выделялась высокая видная фигура стройного старика в военной форме. Он молча и внимательно прислушивался к спору, до поры до времени снисходительно и иронически улыбаясь. Его строгое лицо, бритое, с коротко остриженными усами, казалось удивительно знакомыми.
– Вы не знаете, кто это такой? – спросил меня Блок. – Я как будто где-то видел его. Это как будто кто-то из видных жандармских генералов.
В это время свет подали и в нашу камеру, и при ярком освещении фигура казавшегося столь знакомым незнакомца еще резче выделилась среди болезненного вида рабочих и изможденных лиц интеллигентов.
– Он как будто исполняет работу последнего из своих подчиненных, – заметил Блок. И в самом деле, этот несомненно бывший сановник как будто подслушивал с очень прозрачной целью горячие речи споривших между собою правых и левых эс-эров. Они же не обращали никакого внимания на него, и постепенно лицо его так и застыло с язвительной улыбкой на губах. Блок не сводил с него глаз:
– Это первое определенно неприятное лицо, которое я вижу здесь, – сказал он. Сановник, как будто почувствовав пристально устремленный на него взгляд, повернул голову в нашу сторону, и глаза его встретились со взглядом Блока. Он быстро отвел их, лицо его изобразило какую-то полупрезрительную гримасу, и он, наклонившись к ближайшему своему соседу, стал его о чем-то расспрашивать.
– Он вами также заинтересовался, – сказал А. А.
– Какое старорежимное лицо, – задумчиво произнес Блок. Тут к нам с приглашением на «чашку чаю» подошел левый эс-эр матрос Д., и Блок пересел к другому столу. Я же принял вызов сразиться в шахматы и часа на два потерял А. А. из виду.
Когда я после боя вернулся в наш угол, Блок сидел за столом с юным матросом, который рассказывал ему о разных своих похождениях. Арестован он был за то, что заступился на рынке за какую-то обиженную милицией бабу: ему пригрозили, он выхватил револьвер, милиционеры набросились на него, побили, а при обыске у него в кармане нашли левоэсэровскую прокламацию. Так и он приобщен был к «заговору левых эс-эров».
– Эх, – сказал он, поднимаясь с табуретки, – самое верное средство – это проспать до лучших времен. Отправляюсь в дальнее плавание – и он протянул руку, как если бы он действительно собирался в далекое путешествие.
– Он милый, – сказал А. А. – Какие они все милые!
– А вы не скучали?
– Нет, знаете, тут много очень интересного.
К нам подошел правый эс-эр О.
– Блок, неправда ли? И вы среди заговорщиков? Блок улыбнулся.
– Я старый заговорщик.
– А я не левый, я правый эс-эр.
Блок ответил, как бы возражая:
– А я совсем не эс-эр.
– Однако заговорщик?
– Да, старый заговорщик, – с прежней улыбкой ответил А. А.
К нам присоединился новый собеседник, всего только недавно попавший в нашу обитель, с которым я успел познакомиться за шахматной доской. Это был молодой помещик Ж. из лицеистов, кажется сын адмирала, уже не только с хорошими, но далее с изысканными манерами.