Блокада. Книга 5
Шрифт:
— А-а… — спокойно и даже, как показалось Суровцеву, разочарованно протянул Воронов. — Так ведь на убитых-то я и на фронте насмотрелся.
— Но ведь то убитые! — воскликнул Суровцев. — Они на войне погибли!
— А эти нешто не на войне? Тех немец убил и этих тоже.
— Но те воевали!
— А эти в тылу, что ли, отсиживались? — резко произнес Воронов. — У станков по суткам стояли, пока голод не покосил!.. Бойцы они были, солдаты!
И эти слова проникли в самую душу Суровцева.
Он понял: то, что ему, фронтовику,
Там, на фронте, Суровцев беспощадно разносил бойцов и санитаров, если они не успевали вытащить с поля боя не только раненых, но и убитых. Он требовал, чтобы погибших хоронили, пусть наспех, но так, чтобы потом можно было найти могилу.
Так почему же эти, тоже погибшие на войне, советские люди не заслуживают достойного погребения? И разве не долг тех, кто остался в живых, позаботиться об этом?!
Душевное оцепенение, от которого Суровцев не мог избавиться с той минуты, как узнал, в какой полк он попал, прошло. Настоящее как-то разом связалось в сознании Суровцева с прошлым. Луга, Пулково, Дубровка, госпиталь, опять Дубровка и вот теперь снова город — все это слилось воедино во всеохватывающем понятии «Ленинград».
— Слушайте, — неожиданно для самого себя торопливо спросил он, — вы знаете госпиталь в районе проспекта Карла Маркса?
— Знаю. Вывозили и оттуда…
Он не договорил, но Суровцев понял, кого или что они оттуда вывозили…
— Можете подъехать туда?
— Прикажете — подъеду, вы командир, — степенно ответил Воронов.
…С минуту Суровцев стоял у открытых ворот госпиталя. Вот здесь, по этому, теперь занесенному снегом двору они делали круги с Савельевым, отсюда шмыгнули в переулок, опасаясь только одного — чтобы их не окликнули…
Сейчас двор был пуст, занесен снегом.
— Подождите меня здесь! — крикнул Суровцев водителю и пошел по узенькой, протоптанной в снегу тропинке к подъезду госпиталя.
На лестнице было темно. Суровцев поднялся на второй этаж и двинулся по коридору, едва освещенному установленными в дальних его оконцах коптилками. Ему почему-то казалось, что, открыв дверь сестринской, он тотчас же увидит сидящую за маленьким столиком Веру…
Уйдя из госпиталя, он постарался забыть о ней. Слова ее, короткий ответ: «Да, люблю» — на его робкий вопрос: «Вы кого-нибудь любите?» — решили все. Но сейчас Суровцев был движим одним желанием — увидеть Веру.
«Почему в коридоре так пусто и тихо?» — подумал он. Приоткрыл дверь в одну из палат. Там тоже одиноко мерцала коптилка. При свете ее Суровцев разглядел лежавших на койках раненых, укрытых поверх одеял полушубками и шинелями. Ни один не шелохнулся, не повернул головы на скрип открываемой двери…
Несколько секунд Суровцев
…За тем самым маленьким столиком сидела не Вера, а какая-то незнакомая женщина в белом халате. Суровцеву показалось, что она дремлет.
— Простите, я… — произнес Суровцев.
Женщина подняла голову, посмотрела на него из-под полуопущенных век.
— Я хотел бы увидеть… — сказал Суровцев.
И осекся. Ему было страшно назвать имя Веры. Только сейчас он со всей ясностью отдал себе отчет в том, что в ответ может услышать: «Умерла».
— Я не поняла, кого вы хотите увидеть, товарищ? — спросила женщина.
— Веру! Веру Королеву! — почти с отчаянием выкрикнул Суровцев.
— Королеву? Сейчас ее нет здесь, — слабым голосом ответила женщина.
«Жива! — мелькнуло в сознании Суровцева. — Значит, Жива!»
— А где она? — спросил он торопливо.
— У начальника госпиталя.
— Это на третьем этаже? Спасибо, я сейчас…
— Подождите! Кто вы, собственно, такой, товарищ?
— Я Суровцев, капитан Суровцев, лежал в вашем госпитале. А теперь вот вернулся в Ленинград. Словом, я хотел бы видеть Веру…
— Королевой сейчас нет в госпитале, — терпеливо, но равнодушно разъяснила женщина. — Она на квартире у Осьминина, у начальника госпиталя. Он болен.
— Я могу написать ей записку? — упавшим голосом спросил Суровцев.
— Пишите.
— Но… можно попросить бумагу?
Женщина медленно, будто с огромным трудом, подняла руки с колен, точно слепая, пошарила ладонями по столу и подвинула к Суровцеву листок бумаги.
Суровцев достал карандаш и растерянно помедлил. Что писать?
Наконец решился…
«Здравствуйте, Вера!
Это я, капитан Суровцев, — помните, который сбежал из вашего госпиталя. А теперь вернулся с передовой, получил назначение в Ленинград. Заходил проведать вас, но не застал. Надеюсь, что у вас все хорошо, насколько может быть хорошо сейчас в Ленинграде.
Подумал немного, достал из кармана командировочное предписание, на обороте которого был записан продиктованный ему майором адрес. Написал: «Нахожусь по адресу…», свернул записку и, протянув ее женщине, сказал:
— Очень прошу, передайте!
…И вот теперь Вера стояла перед ним.
— …Давно ли отозвали? — задумчиво повторил Суровцев вопрос Веры. — Сейчас мне кажется, что очень давно.
Он тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и, нахмурившись, сказал:
— Можно ехать. Пора.
Подошел к стене и снял с гвоздя свой полушубок.
— Володя, милый, — воскликнула Вера, — зачем вам ехать самому? У вас же наверняка есть срочные дела! Спасибо за машину, а если к тому же бойцы помогут…