Блокада. Запах смерти
Шрифт:
– Нас спохватились, – догадался Мышкин.
– Щас на хвост сядут, – зло усмехнулся Мазут, вглядываясь вперед, словно пытаясь определить в темноте оставшееся расстояние.
– Надо знак фрицам подать, – решил Мышкин, кивая Зарецкому на ракетницу.
– Нас же заметят, – испугался Дрын, кивнув на оставленные позиции.
Неожиданно луч света прожектора рассек темноту и скользнул по перебежчикам.
– Ложись! – автоматически скомандовал Мышкин.
– Чего ложиться, если это с немецкого берега? – обрадовался Дрын, выхватывая у Зарецкого ракетницу. – Щас сигнал дадим.
Он
– Не стреляйте! – бросил карабин и поднял руки Дрын. Однако автоматная очередь, пущенная поверху, заставила его упасть на снег.
Группа Мышкина залегла. Свет прожектора продолжал освещать беззащитные фигуры. Автоматические очереди прошивали воздух над ними, словно убеждая, что лучше не подниматься.
– Сейчас нас возьмут, – догадался Мышкин, подбадривая остальных. – Специально высоко стреляют, чтобы не вставали. Они же не знают, кто мы. Может, мы разведка.
Выстрелы стали раздаваться все ближе и вскоре прекратились.
– Встать! – неожиданно раздалась команда на русском языке, и Цыган почувствовал удар в бок.
«Почему по-русски?» – подумал Зарецкий и стал подниматься.
Перед ними, окружив плотным кольцом, стояли немецкие солдаты.
– Мы к вам по доброй воле, – как только увидел их, подал голос перепуганный Дрын. – Мы перебежчики.
– Разберемся! – опять по-русски произнес пожилой немец с нашивками капрала и отдал приказание следовать вперед, а сам что-то сказал своим подчиненным на незнакомом языке.
«Все понятно, эстонский батальон», – догадался Мышкин, который был до войны в командировке в Эстонии и узнал язык.
Перебежчиков привели в деревню, где располагался штаб подразделения, и посадили в сарай, выставив вооруженную охрану. Минут через десять снаружи раздалась немецкая речь, дверь открылась, и в лицо пленным ударил свет фонаря. Внимательно осмотрев русских, немец ушел. В сарае было холодно, как на улице, поэтому, чтобы не замерзнуть, приходилось двигаться.
– Может, костер разведем? – не выдержал долгой борьбы с морозом Мазут.
– А что, спички есть? – удивился Мышкин, помня, как тщательно их обыскали, перед тем как запереть в сарае.
– Много чего есть, – самодовольно произнес вор. – Ну так что?
– Конечно, надо согреться, – подал голос Дрын.
– Нельзя, сарай запалим, – высказался Мышкин.
– Холодно, – неопределенно произнес Николка.
– Могут избить, – предположил Цыган.
– А мы аккуратно, – настаивал Мазут. – Вот и ведро есть.
Остальные не нашли в себе сил оспаривать и дальше предложение Мазута. Взяли старое ведро, пробили в нем о торчавший в стене сарая гвоздь несколько дырок для тяги, поставили на два валуна и, накидав щепок, картона и мелких досок, разожгли костер. Чтобы дым не разъедал глаза, ведро поставили под небольшой щелью в потолке сарая, а сами стали в круг. Через час в сарае заметно потеплело. Однако дым из его крыши вскоре заметила охрана, и спасительное ведро было выброшено на улицу. Самим же пленным сильно перепало от эстонских нацистов. На экзекуцию пришел заспанный немец,
– Господин лейтенант говорит, что пока ваша дальнейшая судьба не решена, вам следует вести себя как обычным военнопленным и не рассчитывать на снисхождение за добровольный переход. Ведь среди вас могут быть красные шпионы.
– По мне, от своих зуботычины привычней получать, – процедил Мазут.
– Те хоть баланду давали, а эти суки натощак бьют, – поддержал Дрын.
Стало светать. Избитых, в кровоподтеках пленных посадили в грузовик и повезли в сторону тыла немецких войск. После нескольких часов пути машина остановилась у шлагбаума при въезде на какую-то охраняемую территорию, по периметру которой виднелись вышки с часовыми.
– В лагерь, что ли, привезли? – подал голос Мышкин.
– Нам не привыкать по лагерям скитаться, – сплюнул себе под ноги Мазут. Он был разочарован тем приемом, который был оказан перебежчикам.
Пришедший немецкий наряд из пяти солдат разделил перебежчиков и развел их по отдельности в маленькие, но чистые комнаты, своей аскетичностью и наличием большого ведра с крышкой для отправления естественных надобностей больше напоминающие камеры-одиночки. Через час в коридоре послышался звук открываемой двери, и часовой на русском языке приказал кому-то следовать за ним.
– А где Ваня и остальные? – услышал Цыган голос Николки и понял, что первым на допрос повели его.
Николку вывели из барачного корпуса и повели в направлении центрального кирпичного здания, на котором развевалось огромное полотнище с фашистской свастикой.
– Здесь Гитлер сидит? – задал наивный вопрос Николка конвоиру.
– Гитлер в Германии, дурак, – отругал его охранник, – здесь начальство школы находится.
– А меня зачем к детям в школу? – не понял Николай.
– Бывают же на свете идиоты… А потом с таким в тыл зашлют, – покачал головой конвоир.
Зайдя в здание, конвоир повел Николку по лестнице вниз, в подвальное помещение. В комнате, куда они зашли, был полумрак, свет проникал только через маленькое зарешеченное окошко и освещал пустой стул перед столом, за которым сидел седовласый немецкий офицер.
– Свободны, – опять по-русски произнес офицер, чем вызвал огромную симпатию у Николая.
– Хайль Гитлер! – гаркнул за его спиной конвоир.
– Хайль, – не поднимая руки, спокойно отреагировал офицер, переведя взгляд с лежащего перед ним документа на Николая.
– Вы тоже наш? – первым не выдержал паузы Николка.
– Что значит «наш»? – удивленно вскинул бровь немецкий офицер.
– Ну, русский, – пояснил Николка.
– Да, – усмехнулся обер-лейтенант, – меня зовут Григорием Ивановичем.
– А почему здесь так много наших, а одеты они в немецкую военную форму? – продолжал спрашивать Николка.
– Потому, что они, как и вы, решили перейти на службу Германии, – пояснил немецкий офицер.
– То есть они все предатели?! – ужаснулся Николка.