Блокада. Запах смерти
Шрифт:
На следующей утренней службе, после длительного перерыва, началось причастие. Народу в церкви было немного, и к причастию прихожане пошли без большого трепета, полагая, что оно будет совершено лишь глотком колодезной воды. Но, видя в руках у отца Амвровия специальную посуду с маленькими хлебными квадратиками, люди словно переродились, в глазах засверкал огонек, и причастие проходили с чувственностью, давно забытой.
– Словно и правда кусочек тела Господня испробовала, – неистово крестилась пожилая изможденная прихожанка.
После причастия люди не уходили из церквушки,
Отец Амвросий был заворожен переменой и почувствовал себя по-настоящему счастливым. Его взгляд поймал лукаво улыбающееся лицо Николки, который подошел к причастию последним. На дне тарелки оставалось несколько хлебных квадратиков, и отец Амвросий положил в рот Николки сразу три кусочка.
На следующий день в церкви народу было столько, что всем желающим не нашлось места. Баба Фрося, мудро предугадав такое развитие событий, напекла в два раза больше хлеба, но и его к концу службы стало не хватать. Отец Амвросий стал вглядываться в лица прихожан, и через короткое время все понял. Некоторые из них, причастившись, опять становились в конец очереди и подходили во второй, в третий раз. Это были особенно худые болезненные люди. Священник решил создавшуюся ситуацию просто: те, кто подходил к причастию не в первый раз, получали лишь глоток воды.
После утренней службы, подсчитав расход муки, баба Фрося сделала заключение, что ее, даже при строжайшей экономии, хватит на неделю. Но, несмотря на это, все трое, и даже старая ворчунья, были счастливы.
– Странно, – поделился вечером с близкими отец Амвросий, – даже в хорошие времена в нашей церковки не было столько людей, как сейчас.
– Они пришли на запах, – заявил Николка.
– На какой запах, Николай? – растерялся священник.
– Запах жизни.
– Запах жизни? – переспросил отец Амвросий. И сам же подтвердил: – Да, вот что привлекло людей. В церкви запахло жизнью, верой в Божью помощь и в свои силы.
С самого утра Шкет и Чеснок стали убеждать Зарецкого, что пора выходить на какое-нибудь дело, но Цыган не хотел их даже слушать. Все его мысли были заняты Анастасией. Едва дождавшись полудня, он выскочил из хаты и устремился в город, к зданию университета. Возле булочной, куда стояла длинная очередь ленинградцев, его окликнул незнакомый, средних лет человек с отекшим лицом.
– Мужчина, дайте докурить вашу папироску. Хоть пару затяжек… – вывалившись из монолита очереди, жалобно попросил он Цыгана.
– Извиняй, мужик, я спешу, – попытался отказать Зарецкий, который только что закурил. В пачке оставалось всего две штуки, и он рассчитал курево так, чтобы ему хватило на все время, пока он будет с любимой девушкой.
– А ничего, я пройдусь с вами и подожду окурочка, – не сдавался незнакомец. – Очередь все равно не движется.
Ванька знал, что пачку папирос или табаку в городе за деньги не купишь. Их можно только обменять на продукты, что может себе позволить не каждый.
– Поверите ли, гражданин, – не отставал от Зарецкого мужчина, – за неделю до войны я бросил курить, и первое время, когда началась война, даже радовался, что не вхожу в неоправданные расходы. А теперь стал мучаться, потому что просто несносно хочется есть, а с едой вы сами знаете, как обстоят дела. Если покурю, хоть на время про еду забываю.
– На! – Иван протянул ему половину папиросы.
– Вот спасибо, мил человек! – обрадовался мужичок.
Этот разговор отвлек Зарецкого от любовного бреда и заставил задуматься. Ситуация в городе, взятом в кольцо немецкими войсками, с каждым днем становилась все тяжелей. Если раньше он не задумывался о грядущем дне и жил сегодняшним, как предписывал воровской закон, то теперь как бы раздвоился. С одной стороны, Цыган оставался вором, а вот с другой… После кражи с Бадаевских складов он понял, что практически ворует жизнь у своих сограждан, лишая их продовольствия. Отчасти потому и не поддержал предложение подельников, которым не терпелось пройтись по квартирам. Однако ведь нужно было как-то выживать и самому и помочь Анастасии.
«Может, уехать из города?» – мелькнула у него мысль, которая в последнее время становилась навязчивой. – Только поедет ли Настя? Без семьи – точно нет!»
В результате к зданию университета Цыган подошел с головной болью, которая, впрочем, моментально улетучилась, как только он встретился с девушкой. Начавшаяся воздушная тревога продолжалась всего пятнадцать минут, и они только успели спуститься в бомбоубежище, как объявили отбой. Все стали выходить, но Иван и Анастасия не спешили покинуть укрытие, поскольку все равно идти было некуда. Они остались одни, и Зарецкий достал плитку шоколада, последнюю из своих продуктовых трофеев.
– Ой, Ваня, настоящий шоколад! – по-детски обрадовалась Настя, с нетерпением ребенка принявшаяся разворачивать обертку. Но неожиданно остановилась, словно о чем-то вспомнила, и протянула плитку назад. – Я не могу его взять.
– Почему? – удивился Зарецкий.
– Потому, что он ужасно дорогой сейчас, – пояснила девушка.
– Настя, это всего лишь плитка шоколада, – усмехнулся Цыган. – Что же, я не могу угостить девушку, за которой ухаживаю, которая мне нравится?
– Вань, сейчас это не просто шоколад, – продолжала сопротивляться Анастасия, чувствуя, что запах из надорванной обертки заполняет рот слюной, – это продукты, а я не хочу, чтобы ты за мной ухаживал в ущерб своему здоровью.
– Я по-другому не могу ухаживать, – обиженно пробубнил Зарецкий.
– Прошу тебя, не обижайся, – встревожилась девушка, впервые видя его в таком настроении, – ты же мне не безразличен.
– Тогда давай есть вместе, – нашел выход Цыган. Отломил небольшой кусочек от плитки и передал остальное девушке.
– Хорошо, – с улыбкой согласилась Анастасия, поспешив отправить сладкий кусочек в рот, чтобы прекратить предательское выделение слюны.
Вкус шоколада напомнил довоенное время, и, несмотря на мрачную обстановку бомбоубежища и холод, ей стало тепло и уютно. Иван приобнял девушку за плечи. Они так и сидели какое-то время, молча смакуя давно позабытый вкус шоколада.