Блокпост-47Д
Шрифт:
На этом месте плёнка оборвалась.
«А может это и есть те самые звери?» — С трепетом в области солнечного сплетения подумал Дима, — «Лица то — один к одному… Господи, Господи, Господи…».
Дальше последовали движения. Один враг, с пугающим спокойствием, обшарил все Димины карманы, — из солдатской груди непроизвольно вытиснулось какое-то подобие тихого щенячьего поскуливания. Будто сама Смерть прошлась по телу холодными костистыми руками.
Бородач выудил пачку писем, военный билет, деньги и блокнот с авторучкой. Толпа стала о чём-то долго и эмоционально толковать. Причём разговоры разговаривали одновременно все разом, без исключения. Антипин, хоть и был крайне напуган, но проявил наблюдательность — его между собою явно делили две группы человек по шесть-восемь каждая.
Тот же бородатый, с глазами навыкат, опять отвлёкся от интересной беседы:
— Эй ты, чмырь, как зовут?
— Чмырь… э-э… — Потряс головой, — Дима!
— Ботинки снимай! — И снова увлёкся пересудами.
Неподалёку, возле вонючей мусорной кучи, что-то не поделив между собою, вяло дрались две тощие вороны.
Пока Дима развязывал трясущимися руками неподдающиеся длинные обувные шнурки, возле ватаги абреков затормозила пропылённая машина «ГАЗ-66» с плотно закутанным, местами прогнившим, брезентом кузовом и насквозь проржавевшими крыльями. Из кабины выглянуло улыбчивое лицо, тоже кавказской национальности, с ярко выраженными печальными глазами и сигареткой в зубах:
— Салям уалейкюм!
— Салям, Джамал! Откуда едешь, из Дарго?
— Нет, отсюда в Ханкалу, товар набрал.
Дальше разговор пошёл опять на местных наречиях. Причём вся банда тыкала в солдата пальцами и нервничала, а Джамал совершенно спокойно их выслушивал, временами вставляя какие-то фразы и при этом не забывая улыбаться. В незнакомой речи явственно звучали бывшие на слуху авторитетные имена: Джамбеков Махмад, Хошмутдин, Муса Ахмадов, Ризван, Калашников.
Через некоторое время все угомонились. Галдёж прекратился. Джамал на секунду исчез на заднем плане в своей просторной кабине и высунул в раскрытое окно автомат Калашникова и толстую пачку денег. Один из бандитов всё это принял — у Димы ёкнула миокарда и стало совсем плохо. Абрек повесил автомат на плечо — Димино сердце несколько унялось.
Водителю передали письма, военбилет и блокнот. Деньги с ботинками «забыли». Чмырь стал догадываться что, не отходя от железнодорожной кассы, две группировки приняли компромиссное решение и произошёл натуральный обмен. И его движение по жизни опять круто меняет направление. Успокаивало только то, что сам он на неопределённое время остаётся живым.
Джамал крикнул солдату:
— Эй, ты, садись! Быстрее давай! — Большим пальцем правой руки указал внутрь своей кабины.
Банда расступилась, Антипин покорно и обречённо прошёл сквозь толпу, кто-то из последних подставил ногу, — Дима чуть не упал, все заржали. Вобрав голову в плечи, сел в машину. Ещё не захлопнулась пассажирская дверь, а Джамал уже рванул по газам.
Напуганные шумом двигателя и визгом лысых колёс вороны, с громким карканьем, разлетелись в разные стороны.
До выезда из города молчали, Джамал рулил и тоскливо мычал какую-то мелодию, от которой у Чмыря почему-то ещё больше затряслись поджилки. Новый хозяин закурил, с шиком пустил тонюсенькую струйку дыма и произнёс:
— Самого то как звать?
— Рядовой Антипин… Дима.
— Рассказывай, Дима Антипин.
— Дядя Джамал, а что со мной будет?
— Всё нормально с тобой будет. Повезло тебе. Там, в Ханкале, я должен одному. Обменяю тебя за долги. Бизнес есть бизнес, — Глядя на дорогу, говорит чеченец и повторяет, — Рассказывай.
Рядовому Антипину стало интересно, в чём же ему повезло. Вроде бы в Назрани фортуна повернулась к нему совершенно неприличным местом:
— А что со мной было бы?
— Убили бы, да и всё. А может рабом бы стал. — Хлебнул из фляги, сморщился, — А может, завербовали бы, — Прикурил, закурил, — А может продали бы… Да мало ли что… — На крутом повороте, не притормаживая, переключил передачу, — У нас говорят «С добрым спутником и дорога короче». Рассказывай.
Чмырь не стал дальше раздражать «спасителя» своими, переполнявшими душу, вопросами.
Дорога долгая. Изредка абрек прикладывается к солдатской фляжке, судя по реакции мышц лица наполненной отнюдь не водой. На блокпостах чеченец предъявляет либо документы, либо суёт землякам деньги. Федералы изредка тщательно проверяют содержимое кузова.
На заросшего щетиной дезертира, в грязной и засаленной солдатской одежде без шевронов и знаков различия, никто не обращает никакого внимания. Мало ли кого везёт водитель. Подобных щетинистых, голубоглазых и блондинистых чеченцев, кругом хоть пруд пруди. В постовые регистрационные журналы просто вписывают Ф.И.О., водителя, марку и госномер машины, количество людей.
Дима, поначалу неохотно затем, войдя в раж, ну надо же хоть кому-нибудь высказаться, облегчить душу, тем более что чеченец явно вызывает некоторую долю симпатии и доверия, начинает исповедь.
До двадцати пяти лет Антипин Дмитрий Альбертович, как-то с помощью своей пробивной матушки, умудрялся откосить от службы в армии. Но настали трудные времена, как для семьи, так и для страны и нужные люди уже не в состоянии были чем-то помочь. Так Дима и «попал». Попал после артиллерийской учебки в Хабаровске в Чечню. В Шали.
Больше всего Антипину не нравилось, как девятнадцатилетние командиры-сержанты понукают взрослого, уже двадцатишестилетнего «дядю», хотя, надо признать, ожидаемой дедовщины в подразделении и не было. Приходилось не по вкусу таскать стокилограммовые заряды для системы «Град». Совершенно отсутствовало желание кого-нибудь убивать. Пусть даже кого-то и невидимого, находящегося за тридцать-сорок километров от ненавистной БМ-21. Как и всякому нормальному человеку не хотелось быть убитым от вражеской пули, или от своего же страшного ракетного заряда.
В общем — совершенно нормальные для нормального человека хотелки. Но в этом ненормальном обществе Дима, кажется, уже и сам стал ненормальным. Ненормальные команды ненормальных командиров. Раздражает общество ненормальных тупых сержантов и безбашенных солдат. Выводит из себя вся эта ненормальная обстановка. В конце концов, хочется бабу и белый унитаз с джакузей.
Дима с первых же дней появления в подразделении совершенно замкнулся, не имел друзей. Общался только со своим блокнотом и с мамой в письмах, где жаловался на армейские порядки и жисть.