Блокпост

Пучков Лев Николаевич

Сами братаны? Да он к ним – никаким боком. И почему тогда не шлепнули сразу?

Чего изгаляться понапрасну – виноват, получи… И вообще – за каким чертом вся эта дурацкая возня с убийством матери, имитацией нападения горцев на его дом и так далее и тому подобное? Ровным счетом ничего не ясно – без малейшего проблеска. Зачем он им нужен? Увы, на этот животрепещущий вопрос, занимавший его последние несколько дней, не то что не было ответа – не было даже мельчайшего намека на хоть сколько-нибудь разумное объяснение. Итак, оба вопроса – «зачем он им нужен?» и «кому это – им?» – не имели ни одного

варианта ответов. Напоровшись на этот факт, Иван не стал впадать в панику и жечь нервные клетки в бессильной злобе. Зачем? Самое худшее, что ему грозит, – смерть. А этому зверю он неоднократно смотрел в глаза и, в отличие от обычных законопослушных граждан утратил естественное чувство страха перед ним. Нет, жить, конечно, хотелось, как и всем здоровым особям человечьего рода, – но не до такой степени, чтобы ежесекундно трястись и подвывать от ужаса в ожидании неминуемой гибели.

– Грохнут так грохнут, – размышлял он вслух. – Все равно помирать когда-нибудь придется. Какая разница – когда? – Искусственно ободрив себя подобным образом, он неожиданно успокоился и перестал терзаться глупыми вопросами тупикового характера, а начал думать об Аленке – о приятном всегда думается легче.

Наконец, притормозив, катафалк издал три коротких гудка.

Послышался скрежет открываемых ворот, машина проехала еще немного и остановилась окончательно. Мелодично скрипнули защелки, крышка Иванова ложа плавно отъехала в сторону.

О том, чтобы с ходу, без подготовки стартовать на рывок, по ходу дела замесив всех, кто попадется под руку, не могло быть и речи: от длительного пребывания в неподвижности грозный пленник временно утратил способность шевелиться и был беспомощен, как мертвецки пьяный среднестатистический ханыга.

Его бесцеремонно извлекли из гроба, отщелкнули один наручник, профессионально завели руки за спину и наручники опять защелкнули – на всякий случай. На голову намотали какую-то дрянную тряпку, пропахшую бензином.

– Токсикоманы фуевы, – беззлобно выразился Иван. – Я вам потом эту тряпицу в попу вставлю – всем подряд.

– Топай, давай, спецназ херов, – так же беззлобно распорядился Вовец. – Только смотри – без фокусов. Ты, падла, меня так достал, что стрелять хочется. А нам и так осталось с тобой общаться считанные секунды – так что не порти последних впечатлений…

– Бензин и амортизацию трансмиссии оплачивать не буду, – дурашливо предупредил Иван. – Круиз не заказывал, потому расходы нести не желаю.

Доступно?

– Не переживай, радость моя, – все расходы за счет бюро ритуальных услуг, – многообещающе пошутил Вовец. – Там тебя и переоденут.

– Ну-ну, – мрачно пробормотал Иван. – Ну, потопали, что ли, куда там? – И пошел, заботливо поддерживаемый под руки двумя сильными ребятишками.

Топали недолго: пару раз завернули, перелезли через какие-то трубы, затем спустились вниз – Иван насчитал шестнадцать ступенек. Миновали две двери – они гулко и мощно захлопнулись за спиной, свидетельствуя о своей очевидной массивности и надежности. Затем еще пятнадцать шагов по коридору, в котором каждый шаг отдавался гулким безнадежным эхом. Ясно – подвал или еще что-нибудь в том же духе.

С отвратительным скрежетом заскрипели ржавые петли.

Наручники сняли – тут

же последовал ощутимый толчок в спину и лязг захлопываемой двери. С отвращением сорвав с головы тряпку, Иван огляделся. Он находился в небольшой комнате – вернее сказать, камере, едва освещаемой жиденьким пучком света, проникавшего сквозь небольшое оконце под самым потолком. Интерьер помещения был весьма незатейлив: узкий топчан, стол с железной крышкой, раковина с краном да стандартный «толчок» в углу – вот, собственно, и все удобства. Стол и топчан были намертво пришпандорены к бетонному полу – в этом Иван убедился, попытавшись сдвинуть их с места.

Завершал антураж здоровенный застекленный глазок, проверченный посреди массивной металлической двери… ан нет – тотчас же к этому глазку появилось приятное дополнение: чей-то нелюбопытный глаз, который, впрочем, через некоторое время исчез. Мягкие шаги по коридору – шесть туда, шесть обратно.

Соглядатай – вертухай. Все, как положено. Скукота!

– Однако бывало и хуже, – громко произнес Иван. – Зиндан, например, с клопами. Или сарай с гадюками. И ничего, не померли, блин. А кое-откуда даже бежали…

Шаги в коридоре неожиданно стихли: нелюбопытный глаз опять прилип к застекленному отверстию в двери. Он немигающе смотрел на пленника, как на какой-то неодушевленный предмет, не представляющий никакого интереса, но тем не менее требующий пристального внимания. От этого странного взгляда Ивану почему-то стало неуютно.

– Нет, насчет «бежали» – это перебор, братишка, – поспешил реабилитироваться Иван. – Куда, в задницу… Шутка! Закурить дашь – вообще лягу и не буду до утра беспокоить. Доступно?

Глаз не реагировал. Подойдя вплотную к двери, пленник с сомнением покачал головой и сдублировал попытку:

– Под дверью – щель. Как раз сигарета пролезет. Дядя хочет курить.

Нет курить – есть проблема: дядя будет буйствовать и нарушать общественный порядок. Есть курить – нет проблемы. Доступно?

Никакой реакции. Иван вдруг понял, отчего ему стало неуютно. Глаз не мог принадлежать человеку разумному. Во взгляде человека разумного – пусть даже невероятно выдержанного и психологически натасканного до крайней степени – обязательно должны отражаться какие-то проблески эмоций и искорки мысли. Этот глаз был мертвым. Ни единой эмоции, ни малейшего проблеска мысли. Он казался неотъемлемой частью бездушного механизма, функционирующего в специальном режиме, определенном жесткими рамками инструкций.

– Твою мать… – растерянно пробормотал Иван. – Опять, что ли? Где они вас берут, бля? Штампуют?.. Ну-ну, отвали! Никуда я не собираюсь. Поздно уже – отдыхать пора. И курить не хочу. – И он демонстративно пошел к топчану, на котором тут же развалился, изобразив томный отдых. Вскоре глаз отлип от отверстия в двери – раздались мерные шаги по коридору. Шесть туда – шесть обратно. Никаких отклонений.

– Робот, – констатировал Иван. – Зомби недоделанный…

Полежав несколько минут, он начал прислушиваться, пытаясь по характерным звукам определить, куда это он угодил. С улицы не доносилось ни малейшего шума. Свет падал на пол камеры от фонаря, ободок которого с трудом просматривался сквозь зарешеченное оконце под самым потолком.