Блондинка с загорелыми ногами (Скажи утке "нет"!)
Шрифт:
– Ничего особенного, Владимир Владимирович... – Павлов пожал плечами. – Как и любой образованный человек, вы наверняка отлично знаете, чем занимался мой дед. Да, он проводил опыты на собаках, чем и заработал всемирную славу, но ведь с тех пор наука шагнула далеко вперед, поэтому я, его внук и скромный последователь в области постижения физиологии млекопитающих, ставлю такие же опыты на – не побоюсь этого слова – людях. Зачем травмировать собак? Это негуманно и вообще, Общество защиты животных против. Та же Бриджит Бардо, к примеру, сильно по этому поводу переживает, а зачем обижать такую славную женщину и актрису... Да вы ведь и сами являетесь счастливым обладателем красавца-лабрадора, поэтому должны понять...
– Да, конечно, мы все здесь добровольно! – раздались возбужденные голоса.
– Нам здесь хорошо!
– И деньги идут неплохие!
– И трубочки нам не мешают!
– Точно, совсем не мешают!
– А мне все это так даже просто нравится! – выкрикнул человек-еж. – И заработок, и вообще... Науке служу, а не просто так, за здоров живешь, здоровье гроблю! Мало ли людей спиваются или гибнут в глупых автомобильных авариях, мы же оставим свой след в медицине и послужим для всеобщего блага человечества! Лично я, к примеру, уже являясь лидером по количеству безопасных вживлений, думаю, тем не менее, замахнуться на большее – попросить вставить мне еще пару трубочек!
– Им платят сдельно, за каждый вывод из организма, – шепнул Подберезовский слегка успокоившемуся президенту.
– Но зачем вообще эти трубочки? – почему-то тоже шепотом спросил тот.
– Все очень просто, – вступил в разговор Павлов. – Вспомните еще раз опыты моего деда. Продолжая его дело, мы изучаем условные и безусловные рефлексы. Да вот, посмотрите сами... – Он неожиданно заговорщически подмигнул и столь же неожиданно громко выкрикнул: – Внимание, ребята! Сейчас принесут обед!
Потрясенный Подпутин заметил, что у тех, кому трубочки были вставлены в районе поджелудочной железы, из стекла закапала прозрачная жидкость. Подопытные мгновенно зашарили по карманам, некоторые побежали к своим тумбочкам, и вскоре ошарашенный Подпутин, вытаращив глаза, наблюдал, как они собирают свои выделения в пробирки с нанесенными на них измерительными метками.
– Им платят за каждый сданный на анализ образец, – предвосхищая его вопрос, пояснил Павлов. – Оплата сдельная, она зависит от количества и качества выделенного материала... Сейчас вам приведут баб! – не удержавшись, хотя президенту уже все стало ясно, еще раз выкрикнул академик, и сейчас же многие зашарили в районе паха, торопясь подставить мензурки. – Это для проверки клеточного материала семенников, – опять пояснил академик. Он выглядел очень гордым – от важности своих открытий и оттого, что ему удалось удивить самого президента России.
– И что, им действительно приводят... женщин? – с интересом спросил Подпутин, лишь в последний момент избежав готового сорваться с языка, вульгарного слова «баб». – Тогда они действительно неплохо здесь устроились... – Павлову с Подберезовским показалось, что в голосе президента прозвучали завистливые нотки.
– Нет, на самом деле женщин им не приводят, – засмеялся Павлов. – Это обман. Во имя науки, конечно, – поторопился объяснить он. – Обман как таковой тоже необходим, это очень важно, потому как в данном случае мы ясно видим, что качество сданного материала неважное, в отличие от желудочного сока, появляющегося в преддверии настоящего, без всякого обмана, обеда... Следуем дальше, господа?
– Пожалуй, – согласился Подпутин. Он окончательно успокоился, но до сих пор чувствовал себя в компании подопытных со вставленными в организмы зловещими трубочками неуютно.
На выходе из лаборатории его нога зацепилась за что-то, что громыхнуло характерным жестяным звуком переворачиваемого пустого ведра. Опустив глаза, Подпутин убедился, что это «что-то» и являлось ничем иным, как обычным пустым жестяным ведром. Такой предмет ему доводилось видеть почти каждый день, когда в Прямоугольный кабинет Кремля приходила убираться Степанида Матвеевна. Он безразлично пожал плечами, уже почти переступил порог, когда вдруг какая-то сила принудила его оглянуться – возможно, это заставила сделать какая-то возникшая за его спиной суета... Остолбенев уже второй раз за короткий промежуток времени, президент с мистическим ужасом наблюдал, как забегали подопытные, разыскивая чистые колбы, как из трубочек многих уже не капает – почти струится какая-то прозрачная жидкость, и все это каким-то образом явно было связано с недавним жестяным громыханием. Что за странный условный рефлекс на звук пустого ведра? Или же это рефлекс безусловный? – хотел было спросить президент у академика Павлова, но почему-то, как и в случае с гомункулом, постеснялся это сделать. Кашлянув, чтобы скрыть охватившее его замешательство, Подпутин решительно шагнул в коридор...
– Вот... – торжественно провозгласил Подберезовский, в то время как академик Павлов возился с кодом, открывая дверь в торцевую комнату лаборатории за номером девятнадцать. – Сейчас вы, Владимир Владимирович, все увидите. И услышите, – глядя президенту в глаза, со значением добавил он.
– Слово? – тихо спросил тот. – Неужели все-таки нашли? Знаете, – в его голосе проскользнули виноватые нотки, – а ведь я вам не верил. Да-да, Борис Абрамович, платил деньги и не верил, представьте. Платил же только потому, что у меня не было другого выхода. У государства его не было, точнее. А вы все-таки нашли... – задумчиво повторил он. – Вы молодец. Теперь у нас есть аргументы, с помощью которых мы переиграем американцев. Вы не просто спасли страну, вы сделали более значимое – уберегли ее от позора...
Смущенный похвалой, Подберезовский слегка покраснел и склонил голову, принимая заслуженные слова благодарности, а через мгновение трое молча вошли в автоматически открывшуюся, наконец, дверь. Зал был не большой – он был огромный. Выложенные белым кафелем пол, стены, потолок, производили сильное впечатление – стерильности, торжественности, присутствия чего-то таинственного, – и все это усиливало ощущение, что в таком месте не могут заниматься пустяками, здесь проводятся опыты или испытания поистине государственной важности...
В центре зала стояло кресло, похожее на зубоврачебное, рядом находился – тоже похожий на зубоврачебный – столик с какими-то инструментами, приборами, в том числе и пультом дистанционного управления чем-то; а в кресле, как с некоторым удивлением, подойдя ближе, увидел президент, спиной к ним сидел человек. Его руки были плотно прикручены ремнями к подлокотникам, а шея не менее плотно прикреплена к металлической подпорке для кожаной подушечки, поддерживающей затылок. Ноги также были закреплены кожаными ремнями, и таким образом выходило, что сидящий в кресле человек был лишен малейшей возможности пошевелиться. Услышав, что в помещение вошли, подопытный предпринял тщетные попытки оглянуться, это было видно по напрягшимся плечам и судорожным подергиваниям затылка.
– Тоже доброволец, – предвосхищая закономерный вопрос, прошептал Подберезовский. – Вообще, все, кто находится в институте, принимая участие в опытах, пребывают здесь исключительно по собственному желанию. Мы не преступники, мы ученые, – не без некоторой важности закончил он.
Подпутин неопределенно, с угадывающейся долей скептицизма, хмыкнул. Он с интересом осмотрелся, задерживая взгляд на видеокамерах, установленных, казалось, везде, где только было возможно – на стенах, потолке, полу, сверху, снизу, с боков. Еще он увидел множество микрофонов, акустических колонок и прочей дискотечной электроники.