Блондинка в бетоне (Цементная блондинка, Право на выстрел)
Шрифт:
«Странный мужчина». Босх понял, что Мора, возможно, прав: не исключено, что Локке и есть тот человек, о котором четыре года назад как о подозреваемом сообщала порноактриса Галерея. Перейдя к алфавитному указателю, Босх пробежал глазами список имен. Здесь значились и Бархатная Штучка, и Глубокая Норка, и Отличница Секса.
Босх быстро восстановил в памяти все этапы участия Локке в расследовании дела. По тем же самым причинам, что и Мора, он явно подходил на роль подозреваемого. Как это описывал сам Локке, он имел отношение к обоим лагерям. Он имел доступ
Босх чувствовал возбуждение, но еще сильнее была злость. Мора прав. Локке действительно крутил ими как хотел вплоть до того, что помог направить копов по ложному пути. Если Локке действительно был Последователем, он прекрасно разыграл Босха.
Ролленбергер немедленно направил Шихана с Опельтом к Локке, чтобы поставить его дом под наблюдение.
– Только на этот раз не проколитесь, – добавил он, несколько восстановив прежний начальственный тон.
После этого он объявил, что совещание спецгруппы состоится в двенадцать часов дня, то есть до него осталось чуть больше шести часов. Они будут добиваться ордера на обыск дома и служебного кабинета Локке, а также решать, какие действия предпринять. Уже направляясь к дверям, Ролленбергер посмотрел на Босха и сказал:
– Мы его приструним. А вам, Босх, стоит хоть немного поспать. Вам сейчас это очень нужно.
– А как насчет вас? Как вы собираетесь разговаривать об этом с Ирвингом?
Ролленбергер посмотрел на золотой жетон, который держал в руке. Это был жетон Мора. Сжав ладонь, он опустил его в карман спортивной куртки и вновь посмотрел на Босха.
– Это уже мое дело, не так ли, Босх? Об этом не беспокойтесь.
Когда остальные ушли, Босх с Эдгаром поднялись на второй этаж, в гимнастический зал. Когда они снимали с него наручники, Мора молчал и на них не смотрел. Не говоря ни слова, они оставили его там, с обмотанным вокруг шеи полотенцем, пристально глядевшего на свое отражение в разбитом зеркале.
Перед тем как сесть в машину, Босх закурил сигарету и посмотрел на часы. Уже 6.20 утра, причем сейчас он был чересчур взвинчен, чтобы уснуть. Сев в машину, он вытащил из кармана ровер.
– Фрэнки, ты не спишь?
– Нет, – ответил Шихан.
– Есть что-нибудь?
– Да мы только приехали. Пока никаких признаков жизни. Даже не знаем, здесь он или нет. Подъемная дверь опущена.
– Ну ладно.
Тут Босху пришла в голову одна мысль. Взяв в руки книгу Локке, он снял с нее суперобложку, сложил ее и положил к себе в карман, после чего тронул машину с места.
Лишь раз остановившись, чтобы наскоро выпить кофе, к семи часам утра Босх уже был в институте Сибил-Бренд. Чтобы допросить Джорджию Стерн в столь ранний час, ему пришлось получить разрешение у дежурного по тюрьме.
Он увидел, что она больна, сразу, как только ее ввели в комнату для допросов. Усевшись, она сгорбилась и сложила перед собой руки – так, словно
– Ты меня помнишь? – спросил он.
– Вы должны вытащить меня отсюда.
– Я не могу этого сделать. Но я могу сделать так, что тебя отправят отсюда в клинику. Там ты будешь пить метадон с апельсиновым соком.
– Я хочу выйти отсюда.
Она подавленно опустила голову и начала слегка покачиваться взад-вперед. Босху стало ее жаль, но он понимал, что сочувствие здесь неуместно. Ее не спасти, а ему нужно решать более важные проблемы.
– Ты меня помнишь? – снова спросил он. – Мы виделись вчера ночью.
Она кивнула.
– Мы показывали тебе фотографии. У меня есть еще одна.
Он положил на стол снятую с книги суперобложку.
– Ну?
– Что? Ну, я его видела. Один раз он со мной говорил.
– О чем?
– О том, как снимают кино. Он был… по-моему, он был интервьюером.
– Интервьюером?
– Ну, что-то вроде писателя. Он говорил, что пишет книгу. Я сказала ему, чтобы он не упоминал ни одного из моих имен, но потом я не проверяла.
– Джорджия, подумай! Как следует подумай. Это очень важно. Не он ли на тебя нападал?
– Вы имеете в виду Кукольника? Кукольник умер.
– Я это знаю. Я думаю, на тебя нападал кто-то другой. Посмотри на фото. Это не он?
Взглянув на фотографию, она покачала головой:
– Не знаю. Мне говорили, что это был Кукольник, так что когда его убили, я забыла, как тот выглядел.
Босх откинулся на спинку стула. Все было бесполезно.
– Вы все еще собираетесь отправить меня в клинику? – заметив перемену в его настроении, робко спросила она.
– Да. Сказать им, что у тебя вирус?
– Какой вирус?
– СПИДа.
– Зачем?
– Чтобы они дали тебе нужное лекарство.
– У меня нет СПИДа.
– Послушай, я знаю, что когда в последний раз тебя взяла полиция нравов Ван-Нуйса, у тебя в сумочке нашли азидотимидин.
– Это для защиты. Я взяла его у своей больной подруги. Она дала мне пустой флакон, и я насыпала туда кукурузный крахмал.
– Для какой защиты?
– Я не хочу работать на сутенера. Когда какой-нибудь мудак приходит и говорит, что теперь, дескать, будешь работать на меня, я показываю ему эту дрянь и говорю, что у меня вирус, и он сразу сматывается. Девушки со СПИДом им не нужны. Это плохо для ихнего бизнеса.
Она лукаво улыбнулась, и Босх изменил свое мнение о ней. Может, она еще и выкарабкается. У нее великолепный инстинкт выживания.
В детективном бюро голливудского участка было совершенно пусто, что вообще-то нормально для воскресного утра. Украв чашку кофе в дежурной части (пока сержант рассматривал висевшую на стене карту), Босх отправился в стол убийств и оттуда позвонил Сильвии, но там никто не ответил. Вероятно, она работала в саду и не слышала звонка или куда-то вышла – возможно, за воскресной газетой, чтобы прочитать в ней статью о Беатрис Фонтено.