Блондинка в озере
Шрифт:
— Я мог бы и сообразить, что он врет, — медленно произнес Кингсли. — Но мне показалось, что он удивился, когда я сказал о телеграмме из Эль-Пасо. На этот раз интуиция подвела. Есть что-нибудь еще?
— В Сан-Бернардино нет. Только что приходил полицейский — обычные вопросы и предупреждения не покидать город. Пытался выяснить, зачем я ездил в Пумью Вершину. Я не сказал и, судя по тому, что Джим Паттон ему неизвестен, тот тоже о вас не проговорился.
— Джим чертовски порядочный человек, — сказал Кингсли. — Да, к чему вы спрашивали вчера о какой-то Милдред… как
Я коротко рассказал всю историю, а заодно сообщил о том, где нашлась машина Мьюриел с вещами.
— Дела Билла плохи, — сказал он. — Я бывал на Енотовом озере, но дровяной сарай мне бы и в голову не пришел… я вообще про него не знаю. Похоже на преднамеренное убийство.
— Да нет, не обязательно преднамеренное. Билл хорошо знал местность И ему ничего не стоило прямо на ходу сообразить, где чего спрятать. Да и расстояние играло роль. С его ногой далеко не поедешь.
— Может быть. Что вы собираетесь делать дальше?
— Снова навещу Лавери.
Он согласился, что это логично, и добавил:
— А эта… ну, погибшая… к нашему делу никакого отношения не имеет?
— Ваша жена могла кое-что про нее знать. Тогда полицию это заинтересует.
— Послушайте, Марло, — голос звучал резко. — Я могу понять склонность сыщика связывать все происходящее в один тугой узел. Но все же не давайте этой склонности воли. Жизнь, как я ее понимаю, совсем не такая. Поэтому оставьте полиции семью Чесса, а сами сосредоточьтесь на семье Кингсли.
— Хорошо, — сказал я.
— Не подумайте только, что я хочу вам навязывать…
Я от души рассмеялся и повесил трубку. Потом оделся, сходил в гараж за «крайслером» и поехал в Бей-Сити.
14
Миновав перекресток у поворота на Альтаир-стрит, я доехал до площадки с полукруглой стоянкой у самого края каньона, и белыми деревянными перилами над обрывом. Не вылезая из машины, я сидел, любуясь видами океана, серо-голубыми склонами предгорий, и думал. Я хотел решить, как лучше вести себя с Лавери: говорить мягко или резко, махать оливковой ветвью или кулаками. Пришел к выводу, что лучше попробовать мягкий подход. Если же я не добьюсь результатов — а скорее всего, не добьюсь, — тогда пусть берет свое природа и страдает мебель.
На той стороне каньона по склону вилась безлюдная мощеная улочка. Чуть ниже, на следующей улице, двое парнишек кидали бумеранг и, пихаясь локтями, переругиваясь, бегали за ним. Еще ниже, за красной кирпичной стеной, стоял среди деревьев дом. На заднем дворе сушилось на веревке белье, а по крыше, покачивая головками, ходили два голубя. Мимо дома прогромыхал голубой с коричневым автобус. Когда он остановился, из него осторожно вылез старик, утвердился на земле и, постукивая тяжелой тростью, потащился по склону вверх.
Воздух был еще прозрачнее, чем вчера. Вся округа нежилась в утреннем покое. Я оставил машину и пошел на Альтаир-стрит к дому 623. Окна на улицу плотно прикрывали жалюзи. Дом, казалось, спит. Я спустился по тропинке с корейским мхом и, уже надавив на звонок, заметил, что дверь
От комнаты веяло теплой тишиной закрытого, несмотря на позднее утро, помещения. На круглом столике у дивана стояли два грязных бокала, полупустой сифон и почти совсем пустая бутылка «Ват 69». Рядом ждала своей очереди полная. На дне медного ведерка для льда поблескивала талая вода.
Я прикрыл за собой дверь и прислушался. Если хозяина нет, можно рискнуть сделать обыск. Ничего особо инкриминирующего на Лавери у меня не было, но тем не менее он вряд ли станет звонить в полицию.
Время тянулось в тишине под стрекот электрических часов на каминной доске, под отдаленные гудки автомобильных клаксонов на Астер-драйв, под басистое жужжание аэроплана над склонами за каньоном и урчание внезапно включившегося на кухне холодильника.
Я прошел в комнату, осмотрелся и снова прислушался — ничего, кроме тех же мирных домашних звуков, даже не намекающих на присутствие человека. Я направился по ковру к сводчатому проходу в конце.
На белых металлических перилах ведущей вниз лестницы внезапно появилась рука в перчатке. Появилась, замерла, снова потянулась вверх. Затем показалась шляпка, наконец — лицо. По лестнице медленно поднималась женщина. Она поднялась и, все еще, видимо, не замечая меня, повернула под арку в комнату. Тоненькая дама неопределенного возраста, с неопрятными волосами, испачканным яркой помадой ртом и толстым слоем румян на щеках. Голубой твидовый костюм совершенно не шел к ее лиловой шляпке, которая сбилась набок и прикрывала глаза.
Увидев меня, она не остановилась, даже не моргнула глазом, а медленно пошла к центру комнаты, выставив вперед правую руку. Как и левая рука, которую я видел на перилах, правая тоже была в коричневой перчатке, только с одним отличием — пальцы сжимали рукоятку небольшого пистолета.
Дама наконец остановилась, чуть качнулась назад, и с ее губ сорвался стон. Потом вдруг хихикнула, тонко, нервно, и, не опуская пистолета, снова двинулась вперед.
Я стоял, не спуская с оружия глаз.
Теперь она подошла достаточно близко для доверительного разговора и, направив дуло мне в живот, сказала:
— Хотела получить с него квартирную плату. Дом, кстати, содержится в порядке. Ничего не сломано. Нет, он всегда казался мне человеком аккуратным и надежным. Вот только задержал оплату.
— И много задолжал? — довольно вежливо спросил я, но голос у меня был срывающимся и жалким.
— За три месяца. Двести сорок долларов. Восемьдесят в месяц — не так уж и много за хорошо обставленный дом. Он и раньше, бывало, задерживал, но в конце концов отдавал. И сегодня утром обещал. По телефону. Я имею в виду, обещал отдать деньги.