Блондинка. Том I
Шрифт:
Мистер Хэринг неуверенно улыбался и говорил ей, что стихи «очень хороши — да и рифма вполне приличная!» — и Норма Джин так и заливалась краской от удовольствия. Ей понадобилось несколько недель, чтобы наконец решиться и показать учителю стихи — и вот, такая награда! А у нее еще столько стихов! У нее есть стихи, которые давным-давно, молоденькой девушкой, написала ее мать. Еще до замужества, когда жила на севере Калифорнии.
Рассвет в тумане красный, День в полдень голубой. И вечер — в желтых красках. А после — ничего. Но мили искр звездных Зажгли над головой Пространства Серебряны, Страны неведомой [31] .Эти стихи мистер Хэринг читал и перечитывал, сосредоточенно и недовольно хмурясь. Нет, она точно сделала ошибку, показав их ему! И сердце у Нормы Джин вдруг застучало, забилось, словно у испуганного кролика. Мистер Хэринг был очень строг с учениками, и это несмотря на свою относительную молодость. Было ему двадцать девять. Тоненький, как проволочка, мужчина с песочного цвета, уже начавшими редеть волосами. Ходил он, немного прихрамывая, — результат какой-то травмы, полученной в детстве. Он был женат и из кожи лез вон, чтобы прокормить семью на скромную учительскую зарплату. Он немного напоминал Генри Фонду в фильме «Гроздья гнева» — с той разницей, что был гораздо более хилым и менее обаятельным. В классе он редко пребывал в веселом расположении духа, был подвержен приступам сарказма. С мистером Хэрингом никогда не знаешь, чего от него ждать, что он может сказать и как отреагировать. Одна надежда — вызвать у него хотя бы улыбку.
31
Очевидно, первое четверостишие этого стихотворения навеяно строками Э. Дикинсон: «Природа скупа на желтое, / Копит его с утра / Для солнечного заката. / На синее щедра. / Пурпур транжирит, как женщина, / Но тратит едва-едва и т. д. (пер. В. Марковой).
И обычно мистер Хэринг улыбался Норме Джин, которая была девочкой тихой, застенчивой, очень хорошенькой, с необыкновенно соблазнительной фигуркой. Которая носила свитерки на размер или два меньше, чем требуется, и в каждом ее движении и взгляде так и сквозило неосознанное кокетство. По крайней мере мистеру Хэрингу казалось, что делала она это неосознанно. Этакая пятнадцатилетняя сексапилочка, и, похоже, вовсе этого не осознает. А уж глаза, глаза!..
Стихотворение матери Нормы Джин, не имевшее даже названия, показалось мистеру Хэрингу «незаконченным». Стоя у доски с мелом (было это после занятий; Норма Джин пришла к нему для частной консультации), он показывал ей, в чем заключается дефект избранной автором рифмы. «Красный» и «красках» можно считать рифмой, хотя и не слишком удачной — однокоренные слова. А ют «голубой» и «ничего» — это вообще никакая не рифма. Неужели Норма Джин этого не видит? Во второй строфе с рифмами дела обстоят еще хуже: первая и третья строчки не срифмованы вовсе, а вот «головой» и «неведомой»… Да, это может показаться рифмой, окончания одинаковы, но нарушен размер. Нет, определенной музыкальностью эти стихи обладают, отрицать этого нельзя. Но что, скажите на милость, это за страна такая — «Серебряна»? Он никогда не слышал о таком месте и сомневался, что оно существует. «Туманный смысл и вечные недомолвки» — вот типичные недостатки так называемой женской поэзии. А для сильной поэзии нужна крепкая рифма, и потом всегда в любом стихотворении обязательно должен присутствовать смысл.
— Иначе читатель просто пожмет плечами и скажет: «Э-э, да я сам могу написать куда лучше!»
Норма Джин засмеялась — только потому, что мистер Хэринг засмеялся. Ее невероятно разочаровал тот факт, что в стихах матери столько недостатков (хотя она упорно продолжала считать это стихотворение очень красивым, странным и загадочным, и оно очень нравилось ей). Однако она была вынуждена признать, что действительно не знает, что это за страна такая — «Серебряна». И извиняющимся тоном заметила, что мама ее колледжей не оканчивала.
— Мама вышла замуж, когда ей было всего девятнадцать. Она хотела стать настоящей поэтессой. Она хотела быть учительницей. Как вы, мистер Хэринг.
Похоже, это заявление растрогало Хэринга. К тому же эта девочка такая очаровашка!
Нечто в вибрирующем голоске Нормы Джин заставило его мягко спросить:
— А где сейчас ваша мама, Норма Джин? Вы с ней не живете?
И Норма Джин застенчиво покачала головой. Глаза ее увлажнились, юное личико словно закаменело.
Только тут Хэринг вспомнил какие-то разговоры насчет того, что девочка вроде бы сирота и находится на попечении властей. И живет в семье Пиригов. Ох уж эти Пириги! Ему довелось сталкиваться с другими приемными детьми из этой семейки. Просто удивительно, что эта девочка выглядит такой ухоженной, здоровенькой и умной. Пепельно-белокурые волосы чисто вымыты, одета всегда так опрятно, правда, несколько вызывающе. Этот дешевый красный свитерок так соблазнительно подчеркивает твердые круглые грудки, а дешевенькая юбчонка из серой саржи едва прикрывает задик. Уж лучше не смотреть.
Он и не смотрел, и не собирался. Он жил с измученной молодой женой, четырехлетней дочерью и восьмимесячным сыном, и это видение, безжалостное, как палящее солнце пустыни, вечно стояло перед его усталыми глазами.
Но что-то заставило его быстро выпалить:
— Послушайте, Норма Джин. Приносите еще стихи, и свои, и вашей мамы. Всегда, в любое время, я буду рад прочесть их. Это моя работа.
И вот так получилось, что зимой 1941 года Сидни Хэринг стал самым любимым учителем Нормы Джин в школе. И они начали встречаться — раз или два в неделю, после занятий. И неустанно говорили — о чем же они говорили? — ну, о литературе, естественно! О романах и стихах, которые давал почитать Норме Джин мистер Хэринг. Она читала «Грозовой перевал» Эмилии Бронте, «Джен Эйр» Шарлотты Бронте, «Земля» Перл Бак [32] , тоненькие сборники стихов Элизабет Баррет Браунинг, Сары Тисдейл, Эдны Сент-Винсент Миллей и, наконец, самого любимого поэта Хэринга, Роберта Браунинга. Он продолжал «разбирать» ее девичьи стишки (она никогда больше не показывала ему стихов матери). Однажды они засиделись допоздна, и Норма Джин вдруг с ужасом спохватилась, что ее давным-давно дожидается миссис Пириг, которой она обещала помочь по дому. И тогда Хэринг предложил ее подвезти.
32
Бак, Перл (1892–1973) — американская писательница, известна своими романами о Китае.
И после этого он частенько подвозил ее к дому, который находился примерно в полутора милях от школы. И у них было больше времени поговорить обо всем.
Все это носило совершенно невинный характер, мистер Хэринг готов был поклясться. Совершенно невинный. Девочка была его ученицей, он являлся ее учителем. Он и пальцем до нее не дотронулся, ни разу. Только, распахивая перед ней дверцу машины, слегка касался ее руки — чисто случайно, разумеется, ну и еще раза два погладил по длинным волосам. И бессознательно вдыхал ее запах. И возможно, смотрел на нее чуть дольше, чем следовало бы, а иногда, во время оживленного разговора, вдруг терял нить и начинал запинаться и повторяться. И сам не желал признаться себе в том, что, когда после этих свиданий возвращался в свой бедный и жалкий дом, к семье, перед глазами все время маячили улыбающееся прелестное детское личико Нормы Джин, ее обольстительная фигурка. И он испытывал жгучее чувство вины, особенно при воспоминании об этом «тающем» взгляде ее влажно-синих глаз, всегда чуть-чуть как бы «вне фокуса», всегда словно приглашающих войти.
Я живу в твоих мечтах, ведь правда? Приди, живи и ты в моих!
И однако на протяжении нескольких месяцев их «дружбы», девушка ни разу не намекнула на возможность сексуальных отношений. Похоже, она действительно хотела говорить лишь о книгах, которые давал ей почитать мистер Хэринг, да о своих стихах, которые он совершенно искренне считал «многообещающими». И если в стихотворении говорилось о любви и адресовано оно было некоему загадочному «ты», мистер Хэринг не мог удержаться от тайной и сладкой мысли, что этим «ты» являлся он, Сидни Хэринг. Лишь однажды Норма Джин очень удивила Хэринга, и случилось это, когда они затронули совершенно другую тему. Хэринг заметил, что не доверяет Ф.Д.Р. [33] , в том смысле, что при нем неадекватно освещаются новости с фронта. Что он вообще не доверяет ни одному политику — просто в принципе. И тут Норма Джин вдруг вспыхнула и воскликнула:
33
Сокращенно от Франклин Делано Рузвельт.
— Нет-нет, это неправильно, это совсем не так! Президент Рузвельт вовсе не такой!
— Вот как? — с усмешкой заметил Хэринг. — А откуда ты знаешь, какой он? Ты же с ним лично не знакома, не так ли?
— Конечно, нет, не знакома, но я слышала его выступления по радио!
После паузы Хэринг заметил:
— Ятоже слышал его выступления по радио, и у меня создалось впечатление, что мной манипулируют. Все, что мы слышим по радио или видим в кино, создается по определенному сценарию. Предварительно репетируется и играется на публику. Это не спонтанно. У человека создается впечатление, что слова идут от самого сердца, но на деле это вовсе не так. И не может быть так.
Норма Джин взволнованно воскликнула:
— Но президент Рузвельт — великий человек! Возможно даже, такой же великий, как Авраам Линкольн!
— С чего это ты взяла?
— Я в него в-верю.
Услышав это, Хэринг расхохотался.
— А знаешь, какое определение дал вере я, Норма Джин? Верить можно только в то, что не является правдой.
Норма Джин сердито нахмурилась.
— Это не так! Мы верим в то, что считаем правдой, пусть даже иногда это невозможно доказать!
— Но что, к примеру, ты можешь знать о том же Рузвельте? Только то, что о нем пишут в газетах и говорят по радио. Готов поспорить, ты даже не знаешь, что он калека!