Блондинки моего мужа
Шрифт:
“Ах, Жорочка, Жорочка… И на кого ж ты меня покинул–то? Теперь даже преступление совершить не с кем. Ну, правда, как ты мог меня оставить в такой дурацкой ситуации? Ну, погоди, найду, обязательно на тебя за это исчезновение обижусь!”
В этот момент в вагон зашел высокий бледный джентльмен в отглаженном костюме. В одной руке его красовался пластиковый стаканчик, в другой – костыль. “Подайте инвалиду!” – гласила табличка, вместо галстука повешенная на веревке, обмотанной вокруг отглаженного ворота рубашки. Аккуратный вид нищего благоприятно действовал на пассажиров. В стаканчик осторожно бросали мелочь. Я бы тоже, наверное, бросила, но тут зазвонил сотовый. Я и еще парочка пассажиров потянулись к сумкам.
Да? Я же просил не звонить мне, когда я на работе! – рявкнул он в трубку, после чего нажал отбой, вернул телефон в карман и снова протянул стаканчик женщине, которая за минуту до этого собиралась осчастливить несчастного копеечкой.
Все замерли в изумлении.
Знаете, – ошарашено пробормотала женщина, – Это как-то даже смешно получается… Я вот вам собиралась милостыню подавать, хотя, знаете ли, сама работаю-работаю, а на сотовый телефон себе еще не заработала…
Нищий, кажется, обиделся. Резко развернулся, довольно шустро для инвалида направился к тамбуру, обернулся возле выхода и с поражающей всякое воображение горячностью прокричал:
Это потому, что вы жрете много! Жрать надо меньше, тогда на что угодно заработаете! Жрать надо меньше, понятно?
Захлопнутая со злостью раздвижная дверь еще несколько секунд ездила туда-сюда по своим засаленным рельсам. В вагоне стояла тишина. Потом кто-то не выдержал, хмыкнул робко. Кто-то следующий присоединился. Вскоре пассажиры дружно хохотали.
Нет, видали такое? Жрать, говорит, надо меньше… Хам! Остроумный, надо заметить, хам! – сквозь смех дребезжала обиженная женщина.
Я улыбалась вместе со всеми. А вот мой новый знакомый сидел, насупившись.
Вам это не кажется смешным? – поинтересовалась я.
Нет, – резко ответил парень, – Откуда мы знаем, что толкнуло этого несчастного просить милостыню? Откуда знаем, что чувствовал он, когда эта мегера его отчитывала? Я вот тоже, может, был бы посмелее, пошел бы подаяния просить. “Я бы в нищие пошел, пусть меня научат…” Грех смеяться над тем, чего не понимаем…
“Господи, и откуда у нашей молодежи берется столько горечи в мировосприятии?” – я вспомнила вдруг печальные глаза Марии, рассказывающей о своем негодяе-кузене, – “Мы в их возрасте воспринимали все значительно легче…” Потом я снова вспомнила о Настасье, и с тайной гордостью за сестру добавила: “Правда есть и среди нынешней молодежи особи, которые, скорее весь мир загонят в депрессию, чем позволят хоть на каплю испортить своё настроение”. В последнее время сестрица славилась неиссякаемым оптимизмом, который моя подозрительная мамочка в тайне принимала за безграничную глупость и ужасно переживала.
Молодой человек, – ловя себя на назидательных нотках, вспомнила, наконец о собесденике, я, – Смеяться – это в любом случае хорошо. Беззлобно смеяться, разумеется. Поэтому, никакой это не грех. Это защитная реакция общества. Смех сплачивает, помогает не впасть в депрессию. Один известный классик писал, что “люди смеются хотя бы для того, чтоб не плакать”.
Студент как-то странно посмотрел на меня. Так, будто последняя фраза возымела над ним какую-то странную власть. Потом коротко мотнул головой, ничего не ответил и снова уткнулся в свою книжку.
“Экий обидчивый молодой человек”, – с грустью подумала я, замечая, что не могу больше контролировать собственное беспокойство, а отвлекать сознание уже не на что, – “Эх, Жорочка, помнишь, я всегда говорила, что ты вредный и ужасно обидчивый… Так вот. Я ошибалась. В сравнении с некоторыми индивидуумами, ты совсем не обидчивый. И вообще… Самый лучший, самый нужный, самый хороший и все такое… И надо же было
На следующей же остановке, сухо простившись, студент вывез свои окорочка к выходу. Разворачивая тележку, он привычно проехался по моим модным ботинкам. Может, мстил за нотацию о пользе смеха?
Студент ушел, а тревога осталась. Оказавшись в гордом одиночестве, она быстро обратилась в центр внимания моего мозга и начала разрастаться.
“Первым делом нужно заехать домой. Жорик наверняка заходил туда, оказавшись в городе. Должен же он был переодеться после копания в огороде…” – на дачу Георгий принципиально ездил в каких-то страшных лохмотьях, олицетворяющих, по мнению Жорика, рабочую одежду огородника. Никакие мои уверения о том, что переодеваться можно уже на даче, и что городские соседи могут случайно получить инфаркт, увидев его в дачном виде, Георгия не убеждали. Впрочем, рабочая одежда Георгия благотворно влияла на Гаишников. У некоторых, когда они останавливали Жорика, и тот во всей красе выходил из машины, было совершенно невозможное для работника ГАИ выражение лица: будто они хотят не взять, а дать остановленному водителю что-нибудь…
“Можно еще заехать к Жоркиному отцу… Может, Георгий там появлялся. Нет, только заставлю отца нервничать. Панику пока поднимать рано. Вот если до завтрашнего утра не найдется – то начну звонить всем и вся… А пока, увы, придется поискать самостоятельно”.
Легко сказать, “поискать самостоятельно”. С этим у меня всегда были проблемы. Не с самостоятельностью, разумеется, а с поисками. Вот по части потерь я специалист. Что только не теряла я за свою жизнь! От не слишком-то ценных вещей, вроде головы или совести, до стратегически важных предметов, наподобие молодости, номера телефона лучшего парикмахера города или двухметровой резной подставки для обуви, которую в суматохе переезда я умудрилась забыть под подъездом прежней квартиры. Искать что-либо я не умела, а вот теряла вещи с истинным изяществом. К примеру, все детство я регулярно теряла варежки. Не выдержав, мама пришила их на резинке к воротнику моей шубы. На следующий же день я снова вернулась со школы без рукавиц.
Мам, я их снова потеряла, – деловито ставила родительницу в известность о своих подвигах я, названивая той на работу.
Как?! Это же невозможно! Ты что, отпорола их от резинки?!
Нет. Вешала пальто в раздевалку – они были, – оправдывалась я, – Пришла домой, чувствую, чего-то не хватает.… И в карманах смотрела, и везде…
Оказалось, я надела чужую шубу. Не свою, старую кроличью, а новую, мутоновую, одной своей одноклассницы. В общем, если бы задача стояла что-нибудь потерять, то я справилась бы с необычайной легкостью. Но вот найти.… Все мои предыдущие попытки что-нибудь поискать оканчивались всегда неожиданными и не всегда безопасными результатами. Находила я обязательно что-нибудь не то. К примеру, искала, еще живя с родителями, сестрицын свитер – нашла собственного отца, спрятавшегося в шкаф от мамочкиных требований помочь в проведении уборки. Или, искала как-то в квартире у лучшей подруги что-нибудь съедобное, – нечаянно нашла тайник её мужа с необычайно секретными документами…
“Похоже, пора извлекать пользу из предыдущих ошибок” – я попыталась как-то упорядочить мысли и выжать из них хоть несколько грамм выгоды, – “Чтобы я что-нибудь нашла, нужно искать нечто совсем другое. Что ж, попробую обмануть судьбу. Буду делать вид, что ищу вовсе не Георгия… ”
Стоит все же отдать должное моему психическому здоровью, подобный бред я думала не в качестве основного занятия, а как развлечение по пути к дому. Со времен открытия своего детективного агентства, мы с Георгием жили в квартире, служащей офисом в рабочее время и домом – во все остальное.