Шрифт:
Джеральд Уолкер
БЛУД
Секс - игра, а смерть - награда. Действие триллера разворачивается в Манхэттене. Полицейский Джон Линч с целью изобличения неуловимого потрошителя гомосексуалистов проникает в среду нью-йоркских извращенцев под видом тонкого ценителя мужских прелестей и настолько перевоплощается в своего антипода, что в итоге сам становится извращенцем-убийцей...
"Saturday Review" по литературному мастерству сравнивает Джеральда Уолкера с Альбером Камю, а напряженный динамичный сюжет триллера "БЛУД" вскоре после публикации привлекает мастеров
– 1
П Р О Л О Г
– Очень быстро для тебя, дорогой?
Разговоры, разговоры, эти всегда хотят поговорить. Он заметил, что этот, как там его - Эрик? Алек?
– опережал его на шаг. Они шли в центре по парковой стороне Сентрал-парк-вест, напротив Музея естественной истории. Эрик-Алек снял его пять минут назад, но уже разговаривал так, будто владел им.
"Неважно, как это выглядит, - думал он, - на самом деле впереди иду я."
– Ты куда-то спешишь?
– В смысле?
– Посмотри.
– Он кивком головы показал на горящие фары патрульной машины у ворот парка на 77-й улице.
– Тут всегда мусора, - сказал Эрик-Алек.
– Наверное, ловят кайф, когда наблюдают за нами?
– Не знаю. Самое время закурить.
Они нашли скамейку, закурили, и стали следить за полицейской машиной, медленно двигавшейся по направлению к ним.
Сидя на небольшом расстоянии от Эрика-Алека, он курил, прикрывая лицо рукой. При затяжках грудь сжимало. Машина подъехала, и они молча обменялись взглядами с двумя молодыми полицейскими.
"Как это мы все вместе собрались?" - подумал он. Потом затянулся и закашлялся, прикрывшись рукой.
Когда машина проехала мимо, он увидел, что ближний к ним патрульный что-то сказал водителю. В ответ послышался взрыв смеха, затихающий по мере того, как автомобиль удалялся от них.
– Каждый веселится по-своему, - заметил Эрик-Алек.
– В такой теплый вечер они еще посмеются. Сегодня все утюжат.
"Болтаешь, болтаешь, мать твою!" - подумал он, сильно затягиваясь, а затем тяжело, с присвистом, выдыхая дым.
Гомики облюбовали эту сторону улицы, настоящий Музей извращений под открытым небом. Дюжины педерастов, в основном молодых и страстных, прогуливались, или сидели, развалясь, на скамейках, или, прислонившись спиной к каменной ограде парка, выставляли напоказ свои достоинства. Некоторые уже разбились на парочки, другие чесали языки в небольших группках. Самые грязные и неряшливые все еще вяло бродили в одиночку. Гомики носили легкую, плотно облегающую летнюю одежду, по большей части футболки-безрукавки и призывно обтягивающие "ливайсы". Блудливый сезон был в разгаре, и хотя только-только наступил июнь, им было уже невтерпеж. Все держали себя в хорошей форме, даже те, у кого и форм-то не было. Просто Улыбкоград, кроме надувших губки смазливых мальчиков и профессионально насупившихся жеребцов.
– Жаркая погода, - сказал он, едва отдышавшись. Сейчас его сильно сжатые челюсти болели.
– А мы сидим здесь и зря тратим время, дорогой, -
– Оно нам надо?
Он пожал плечами и встал. Они шагали так слаженно, словно в марше.
"Эрик-Алек, видимо, считает себя правофланговым," - подумал он.
Некоторое время они шли, не разговаривая. Как и раньше, Эрик-Алек первым
– 2
нарушил молчание.
– Я бы пригласил тебя к себе домой, но у меня еще нет кондиционера.
– В парке отлично, - сказал он.- Свежий воздух.
Они снова замолчали и даже не взглянули друг на друга, пока не подошли ко входу.
– Справа есть детская площадка, - сказал Эрик-Алек.
– То, что надо для потехи и игр.
Здесь Эрик-Алек хихикнул и в первый раз прикоснулся к нему, взяв его за руку, чтобы повести по дорожке.
– Я знаю дорогу, - отстранился он.
– Перейдем к делу.
– Как скажешь, дорогой, - согласился Эрик-Алек.
Он пошел по дорожке, оставив Эрика-Алека позади. У ворот детской площадки он подождал, пока шаги его спутника не приблизились. Они стояли рядом, не разговаривая и не двигаясь. Наслаждаясь замешательством Эрика-Алека, он прислушивался к шуму машин, доносившемуся из-за каменной ограды. Слабый свет уличного фонаря проникал сквозь деревья и падал на детскую полосу препятствий и на качели, подвесные и наземные. Неплохая декорация для фильма Хичкока. Они как-будто играли сцену, взятую из "Незнакомцев на поезде".
Наконец Эрик-Алек показал на стоящую в густой темноте детскую горку.
– Как тебе это нравится?
– Мне нравится, если нравится тебе.
Они направились к горке. Он различал бледный, расплывчатый овал лица Эрика-Алека и его темные волосы. В челюстях все еще чувствовались боль и напряжение. Дышать стало труднее. Надоела ему эта сцена. Расслабься, тогда сможешь дышать. Ты, а не он.
Он прислонился к холодной металлической конструкции горки и ждал. По шее, соединяясь друг с другом, скатывались капельки пота. Эрик-Алек подошел ближе, но еще не решался повторно прикоснуться к нему. Это вызвало у него улыбку.
– Вот так уже лучше, - сказал Эрик-Алек, по-своему истолковав улыбку. Ну, вот мы и здесь, дорогой.
"Ладно, - подумал он.
– Сейчас поговорим."
– Вот так, Эрик.
– Алек, между прочим.
– Ну да, Алек.
– Чудесный вечер.
– Мне тоже нравится, Эрик.
– Алек.
– Я все время забываю.
– Думай о том, что делаешь, дорогой.
– Хочешь сказать, о моей работе?
– Если тебе так нравится, - ответил Эрик-Алек.
– Сколько, ты говорил, это будет стоить?
– Пять долларов, дорогой. Хочешь сейчас?
На улице проехал автобус, взвизгнули тормоза. По дальнему краю детской площадки скользнули лучи фар, осветив стоявших у горки, и унеслись в никуда.
– Не надо, - сказал он.
– Ты меня не наколешь.
– 3
– Я готов, а ты как?
Засунув обе руки в карманы "ливайсов", он спросил:
– Что ты чувствуешь, покупая это, Эрик?
– Я Алек, и лучше не будем об этом.
– Должно быть, это много для тебя значит, если готов платить.