Блуда и МУДО
Шрифт:
Моржов пополз из проёма окна назад.
– Хуйня, – пренебрежительно сказал он Лёнчику, отряхивая колени. – Перекуси пару кабелей перед изолятором, и всё. На земле подберём, смотаем и с другой стороны откусим. Ёбли пять минут.
– А ток? – требовательно спросил Лёнчик. Моржов молча поискал кабель, где старая оболочка порвалась, а жила оголилась, и потрогал провод забинтованной рукой.
– У тебя, может, под бинтом изолента… – не поверил Лёнчик.
– Не пизди, – страдальчески попросил Моржов. – Режь скорее, и уёбываем отсюда. Опохмелиться охота.
Он достал из пакета и подал Лёнчику кусачки.
Лёнчик вздохнул
Он раскорячился на четвереньках, заслонив свет, и изогнулся, потянувшись кусачками к проводу.
Моржов огляделся вокруг, попрочнее упёрся в замусоренный пол правой, толчковой ногой, слегка присел, перетряхнув плечами, выставил перед собой ладони, как вратарь, и мощно пихнул Лёнчика в задницу. И вмиг в окне посветлело.
– Бля-а!… – услышал Моржов удаляющийся крик Лёнчика из пустоты за стеной колокольни, а потом удар, лязг кровельного железа и мягкий шлепок.
Моржов снова полез в окно.
Лёнчик упал на край крыши, а оттуда свалился на угольную кучу. Совершенно мёртвый, он лежал на склоне кучи вверх ногами и с открытым ртом. Рядом на солнце искрой зажглись кусачки.
Моржов, стоя в окне на четвереньках, довольно долго ждал, не шевельнётся ли Лёнчик, но Лёнчик не шевельнулся. Моржов вылез из окна, достал из пакета с пивными банками одёжную щётку и тщательно почистил свою майку и джинсы, а потом, не касаясь одеждой стен, почистил и оконный проём тоже. Нагнувшись, он стал пятиться к лесенке, подметая за собой пол.
Задом наперёд он спустился до самого дна колокольни, шаркая щёткой по каждой ступени. Затем вышел из колокольни на двор и задвинул дверь на место. Щётку он сунул в пакет, а пакет повесил на запястье. Смотал с ладони грязный бинт и тоже сунул в пакет. Протёр очки подолом майки и направился к зарослям бурьяна, через которые они с Лёнчиком и пробрались на двор кочегарки.
Две минуты спустя Моржов уже стоял на улице Багдада. Улица была пустынна и направо, и налево. Пакета у Моржова уже не было. Моржов закурил, оглядываясь. На близкой станции перестукивались поезда. В общем-то, идти Моржову было некуда. Но он всё равно куда-то пошёл.
ЭПИЛОГ
Каравайский принадлежал к числу тех нетерпеливых умельцев, которые сначала лезут объяснять то, что и так понятно, а потом, увлёкшись, всё и делают сами до конца.
– Ты вот тут плоскогубцами папу прихватывай, а маму ключом крути на треть оборота! – кричал Каравайский. – Потихоньку, потихоньку, гайка и снимется. Дальше нажимай на эту хреновину, чтобы зазор получился, и весь уголок двигай вверх!…
Щёкин не слушал, курил, тупо смотрел на энергичный зад Каравайского, торчащий из-под теннисного стола, а затем развернулся и вышел на крыльцо.
Троельга лежала под первым снегом. Возле крыльца остывала грузопассажирская «Газель», которую Каравайский наконец-то выбил из Шкиляихи, чтобы увезти теннисные столы. Водитель не интересовался процессами разборки и погрузки столов и флегматично дремал, свалившись в угол кабины.
Щёкин курил, стоя на крыльце, и смотрел на Троельгу. Всё здесь ему казалось каким-то обветшалым, уменьшенным, убогим. Даже не верилось, что летом сюда смогло вместиться столько всего разного… И ещё чудилось, что вот сейчас из-за угла, застёгивая ширинку, вывернет Моржов и невозмутимо скажет о «Газели», о Каравайском или о теннисных столах что-нибудь ехидное и похабное. Но Моржова не
…В ту ночь они все попросту обиделись, что Моржов вдруг влез в «Волгу» Сергача и укатил, никому ничего не объясняя. И наутро он не вернулся. Недоумевая, Щёкин увёз моржовский рюкзак к себе домой. Моржов не явился за шмотками и на второй день, и на третий. А Щёкин Моржова не искал. Щёкин решил, что Моржов сорвался в запой – подобное уже случалось. И Щёкину в то время было не до Моржова. Он забрал Сонечку и уехал с ней в Нижнее-Задолгое. И там, в Нижнем-Задолгом, Щёкин понял, что хочет быть женатым на Сонечке, а не на Светке. Поэтому в город Ковязин Щёкин возвратился уже к Сонечке. А Моржов всё не приходил, и рюкзак его пылился у Светки дома на антресолях. Лишь к августу, разобравшись со своими женщинами, Щёкин вдруг как-то неожиданно для себя осознал, что Моржов и не придёт. Совсем. Моржова никогда уже больше не будет.
Щёкин спустился с крыльца и пошагал по тонкому снегу, оставляя чёрные следы. Ельник за жилыми корпусами будто вылинял. Кусты торчали метлами и комьями спутанной проволоки. Шеренга железных умывальников тронулась ржавчиной. Стол и навес над ним исчезли. Наверное, их украли друиды.
Щёкин расспрашивал о Моржове общих знакомых – никто ничего не знал. Щёкин поискал Моржова в Интернете, получил кучу ссылок, но ни одной подсказки. И теперь Щёкин озирался по сторонам, словно хотел в окружающем ноябре прочесть то, что в Троельге мог бы прочесть сам Моржов. Возможно, это объяснило бы, почему и куда Моржов провалился.
Щёкин заглянул в кухоньку, которая сейчас напоминала заброшенную баню. В промороженной конуре кто-то уже успел побухать, накидав бутылок и объедков. И Щёкину не захотелось ностальгировать о том, как здесь на столе он в первый раз овладел Сонечкой. Это было не здесь. Не в этой жизни и не в этом мире.
Щёкин многого не знал, но и без знания почти всё было понятно. Где-то и как-то Моржов тоже брал Сонечку. Щёкин уже не обижался, не ревновал. Моржов теперь казался каким-то удивительным посредником между людьми, а потому, как доктору, ему прощалось. О сеансе ночной хирургии на подвесном мосту Щёкин не догадывался, но был убеждён, что Моржов всё сделал правильно. По-свински, конечно, но правильно. И пациент выздоровел. Так же бесстыже Моржов пристал к Розке, когда вёз её на велосипеде, но в результате оголодавшая девка оказалась накормленной. Так же бесстыже, задрав её ноги к небу, Моржов и Милену обратил в веру, а потом спасение стало её собственным делом, а не вопросом нейролингвистического программирования.
Сонечка рассказала Щёкину, что Моржов, оказывается, питал какие-то чувства ещё и к какой-то шлюшке из конторы Сергача. Щёкин искренне подивился способности Моржова питать чувства ко всем девкам в округе. В нелепой аварии эту девку угробил Лёнчик – а Моржов тотчас угробил Лёнчика. В том, что это сделал Моржов, Щёкин не сомневался. Да, ментовка постановила, что Лёнчик полез за проводами и сорвался, бывает, собаке собачья смерть, аминь. Мало ли в России гибнет идиотов, ворующих провода. Но именно в законченности этой картины, в навязчивом отсутствии автора Щёкин и чуял руку Моржова. Такое же впечатление на Щёкина всегда производили моржовские пластины. И Щёкин верил сто пудов, что Лёнчика в рейс с колокольни запустил именно моржовский пинок. С криком «Бля!» и кусачками в руках Лёнчик улетел в вечность.