Блуда и МУДО
Шрифт:
Сергач вздёрнул руки на затылок. Моржов переложил пистолет в левую ладонь, правой рукой приподнял Алёнушку, втиснулся на сиденье и пристроил голову Алёнушки себе на колени. Алёнушка лежала как скомканная, но Моржов не мог поправить её ноги, не выпустив из виду Сергача. Глаза Сергача отражались в зеркальце заднего обзора. Сергач тоже следил за Моржовым.
Моржов захлопнул свою дверку, просунул ствол пистолета между спинкой водительского кресла и подголовником так, чтобы Сергач чувствовал ствол своей шеей, и приказал:
– Всё. Едем. И едем медленно.
Сергач
«Волга» мягко покатилась по ночной дороге.
– Представляю, как Лёнчик охуеет, когда не увидит Алёнушки, – сказал Моржов. – Подумает, наверное, что встала и…
Моржов осёкся. Он понял, что ему захотелось говорить и говорить. Но нельзя было давать себе воли.
– Борян, зачем ты это делаешь? – тихо завёл Сергач. – Объясни: хули?… Она умерла… Забирай себе девок, и Розку, и Миленку, ладно… А на хуя меня подставлять с больничкой? Я-то при чём, что Алёнка разбилась? Я даже не за рулём был… Всё равно меня отпустят… Только контору мою менты под себя переведут, потому что, если не отдам, они мне Алёнку пришьют… Но тебе-то это зачем? Ты же тоже девочек у меня брал… А Алёнку и мне жалко, что я, зверь, что ли?… Я её не обижал, силком не держал… Но она всё, умерла…
Голос Сергача гипнотизировал Моржова. Глаза Сергача в зеркальце были как два магнита. Кругом стояла ночь, только огромная луна пылала в перспективе дороги – плоская, словно её раздавили.
Моржов опять перехватил в левую руку пистолет, воткнутый между креслом и подголовником, а правую руку сунул Алёнушке под топик. Ладонь проехала по мягкому, ещё тёплому животу и остановилась под грудью, тоже ещё тёплой и упругой. Моржов слушал – не тукнется ли в ладонь сердце Алёнушки.
– Щекотно… – вдруг услышал он.
Моржов перевёл взгляд с затылка Сергача на испачканное в крови лицо Алёнушки. Мёртвая Алёнушка молчала. Говорил её живой мерцоид, едва различимый в сумраке салона. Мерцоид полусидел, опираясь локтем на моржовское колено.
– А где Лёнька? – спросил он тёмно-кровавыми губами. – Лёнька жив?
– Жив… – почти беззвучно ответил Моржов.
– Точно? – Алёнушка требовательно глядела на Моржова. – Ты мне не пиздишь?
– Нет… – Моржов покачал головой.
Глаза Сергача, отражающиеся в зеркальце, стали просто умоляющими. Сергач видел у себя за спиной вооружённого пистолетом сумасшедшего, который разговаривает с пустотой.
– Он ушибся? – допытывалась Алёнушка. – Сильно?… Ты не врёшь мне, что он ничего не сломал?…
– Не вру…
Алёнушка осмотрела Моржова словно заново.
– Я тебе верю, хотя ты какой-то странный… Значит, всё с ним хорошо?
– Всё…
– А я? – спросила Алёнушка.
– А ты умерла.
Сергач не выдержал этого ужаса и вдавил педаль тормоза. «Волга» завизжала, разворачиваясь на дороге боком. Моржова швырнуло на спинку водительского кресла, но он успел дёрнуть пальцем курок. Выстрела он не слышал.
Через мгновение он пришёл в себя. Оказывается, он уже распахнул дверку и выпадал из машины, выставив колено. Водительское место было пустым, водительская
«Волга» стояла поперёк шоссе. Убегающий Сергач мелькал среди сосновых стволов. Опираясь на колено, Моржов прицелился с обеих рук и нажал на курок. ПМ только прыгнул в ладонях и сухо щёлкнул. Патронов больше не было. Их вообще не было. Последний патрон Моржов грохнул ещё для трудных подростков.
Сергач убегал. Горела луна. Машина посерёдке шоссе растопырила дверки левого борта. Моржов с коленей вхолостую щёлкал по Сергачу. Алёнушка лежала на заднем сиденье на спине. Голова её свешивалась из машины. Мёртвое лицо с мокрыми, окровавленными губами было запрокинуто. Пышный хвост расстелился по асфальту. Июньское созвездие Девы, как «Волга» на дороге, загромоздило полнеба, словно гигантский проволочный каркас.
У Моржова не осталось ничего, чтобы наказать тех, кого он хотел наказать. Ни закона, ни оружия. И ПМ ему больше не сгодится. Сгодятся только голые руки и логика гнева.
– Лёнька-а! Лёнька-а!… – шёпотом орал Моржов и кидал мелкие камешки в окно второго этажа своей общаги.
Моржов стоял в диких кустах заднего двора. В небе над городом Ковязиным только-только расползались первые пятна рассвета. Всё вокруг было мертвенно-синее и мокрое.
Окно, дрогнув отражением облаков, открылось. Над карнизом показались взлохмаченная голова и голые плечи Лёнчика.
– Ты хули тут?… – сонно и злобно спросил Лёнчик. – Мать разбудишь!… Полпятого же!… Хули надо?
– Выйди перепиздеть, – попросил Моржов.
– Иди на хуй… Я спать хочу… – ответил Лёнчик. – Лёг час назад, а тут ты… Ты чего, бухой, что ли?
Зоркий Лёнчик сразу разглядел, что с Моржовым не всё в порядке. Моржов был в трёхдневной щетине, как партизан. За три этих партизанских дня свои джинсы он явно не снимал ни разу. Мятая зелёная майка светлела откровенно застиранным боком: похоже, здесь её Моржов заблевал и сполоснул. Правая ладонь Моржова была толсто и неумело замотана бурым бинтом.
– С бодуна я, – пояснил Моржов. – У тебя кусачки есть?
– Какие кусачки? – не понял Лёнчик.
– Слесарные, бля, – ответил Моржов. – Чтобы кабель перекусить. А какие ещё кусачки бывают?
– Нету, – подумав, сообщил Лёнчик. – Есть, но я тебе не дам ни хуя. Ты такой их проебёшь.
– Меняю! – предложил Моржов и достал из-за спины пистолет. – Кусачки на ствол, только без патронов.
Это было уже интересное бизнес-предложение. Лёнчик поскрёб башку.
– Ладно, – согласился он. – Короче, сейчас спущусь.
Он не торопился. Когда он вывернул из-за угла общаги, Моржов бессильно сидел в сырой траве, скрестив ноги по-турецки, и курил. Рядом с ним стоял полиэтиленовый пакет с банками пива.
– Ёбнешь? – спросил Моржов, снизу вверх подавая Лёнчику банку.
– А чего?… – задумчиво пробормотал Лёнчик, покрутив банку перед глазами, и присел на корточки, чтобы не мочить штаны. – На. – Он бросил кусачки в траву рядом с коленями Моржова.
Моржов поднял кусачки и осмотрел.
– А покрупнее найдутся?